style="font-size:15px;"> Я встретил его на собрании общества сторонников реформы, которое происходило в одной из лондонских таверн – собиралось тайно, ибо многие книги, которые мы с пылом обсуждали на наших заседаниях, находились под запретом. Познакомившись со мной, Кромвель начал привлекать меня к некоторым делам, находившимся в его ведении. Таким образом я вышел на широкую стезю и отныне неотрывно следовал за Кромвелем, который, избавившись от Уолси, совершил стремительное восхождение, став секретарем короля, верховным уполномоченным и главным правителем. Следует сказать, что все это время он скрывал от монарха, как велика степень его религиозного радикализма.
Кромвель начал обращаться ко мне за помощью в вопросах законодательства, которые так или иначе касались людей, находившихся под его покровительством. Таких людей становилось все больше, ибо он стремился создать разветвленную сеть. Постепенно и сам я стал известен как «человек Кромвеля». Поэтому, когда четыре года назад отец спросил меня в письме, не могу ли я устроить сына Уильяма Поэра в какое-нибудь государственное ведомство, находящееся под патронажем лорда Кромвеля, я ответил согласием.
Марк прибыл в Лондон в апреле 1533 года и стал свидетелем коронации Анны Болейн. Пышные торжества в честь женщины, которая впоследствии была объявлена ведьмой и блудницей, доставили юноше немалое удовольствие. Ему было тогда шестнадцать, столько же, сколько и мне, когда я оставил родной дом. Роста Марк был невысокого, зато отличался крепким и пропорциональным сложением. На нежном, ангельском лице сияли огромные голубые глаза, которые он унаследовал от матери. Впрочем, во взоре этих небесных глаз светились ум и наблюдательность – качества, которые, несомненно, являлись личными достоинствами Марка.
Признаюсь, когда Марк прибыл в мой дом, я собирался избавиться от него как можно скорее. У меня не было ни малейшего желания опекать мальчишку, который, вне всякого сомнения, нарушит заведенный мною порядок, начнет громко хлопать дверьми и повсюду разбрасывать бумаги. К тому же одним своим видом Марк напоминал мне о покинутом отчем доме, и эти воспоминания погружали мою душу в печаль. Подчас я представлял своего бедного одинокого отца, которому, наверное, отчаянно хотелось иметь своим сыном этого пышущего здоровьем юнца, а не слабосильного горбуна.
Но постепенно я привык к обществу Марка и более не находил его докучливым. В противоположность моим ожиданиям юноша отнюдь не походил на деревенского увальня; напротив, он мог служить образчиком скромности и благовоспитанности и даже имел некоторое представление о хороших манерах. Впрочем, на первых порах ему нередко случалось совершать промашки по части этикета, – как правило, они касались костюма или поведения за столом. И всякий раз, когда я указывал ему на ошибки, он воспринимал мои замечания с неизменным благодушием и не считал зазорным смеяться над собственной неосведомленностью. Я устроил его на должность младшего клерка
