что у него пустой и скорбный взгляд, что он отвернулся от небес и уставился в землю.
Лукас поднял глаза. Там, позади руки ангела, светились звезды.
Он достиг самого сердца парка и того, что охранял ангел, того, что тот хотел ему показать и на поиски чего отправил его Уолт, – звезд. Скоро он сообразил, что здесь, вдали от собственно города, городская мгла рассеивалась и становились видны звезды. Глядя на небо, он так запрокинул голову, что чуть было не потерял равновесия. На фоне черноты ярко мерцали звезды. Их были тысячи и тысячи.
Некоторые он знал по карте в классной комнате – вон Пегас, вон Орион. А вон там виднелись настолько неясно, что он не был уверен, они ли это, но подумал, что это они и есть – Плеяды, семь крошечных звездочек, фосфоресцирующий кружок на небе.
Какое‐то время он стоял и смотрел. Раньше он и представить себе не мог такого осененного звездами покоя. Может, так вот оно и было на ферме в Дингле? Он не мог этого знать, потому что та ферма была в прошлом; она перестала существовать еще до его рождения. По родительским рассказам он знал ее как место, где передохли все куры и перестал родиться картофель. В представлении его матери рай – это был Дингл, в котором никто не голодает. Он задумался, так ли выглядит Дингл в звездную ночь. Если так, то понятна ее вера, что туда переселяются мертвые.
Его охватило волнение, кровь застучала в висках. Он ощутил дуновение, волну, распознавшую его, но не любившую и не ненавидевшую. Он почувствовал знакомый подъем, внутреннее движение, щемящее и полное страха, известное ему лучше, чем что бы то ни было на свете. Вокруг него сгущалась готовая дать ответы субстанция, порождаемая деревьями и звездами.
Он стоял, неотрывно глядя на созвездия. Сюда его послал Уолт, и здесь он понял. Решил, что понял. Это и был его рай. Не Бродвей и не лошадка на колесиках. А трава, и тишина, и звездное небо. Его рай – то, о чем из вечера в вечер говорила ему книга. После смерти он покинет ущербное тело и превратится в траву. И останется здесь навсегда. Превращения не стоит бояться – оно тоже будет частью его. То, что он принимал раньше за пустоту внутри, за отсутствие души, было лишь щемящим стремлением к этому превращению.
Дома родители по‐прежнему находились у себя за дверью. Лукас не стал к ним заглядывать. Он решил не тревожить их. Отдохнув, они могли снова прийти в себя.
Он пошел к себе и открыл книгу.
Что, по‐вашему, сталось со стариками и юношами?
И во что обратились теперь дети и женщины?
Они живы, и им хорошо,
И малейший росток есть свидетельство,
что смерти на деле нет,
А если она и была, она вела за собою жизнь, она
не подстерегает жизнь, чтобы ее прекратить.
Она гибнет сама, едва лишь появится жизнь.
Все идет вперед и вперед, ничто не погибает.
Умереть – это вовсе не то, что
