Если спектакль получится, то это будет – чудо, потому что весь он – какая-то грандиозная авантюра.
Один из наших героев писал: «Мы любили»!
И это не только о них, но и о Вас! Любовь и вера..
«Каков бы ни был мой образ мыслей политических и религиозных, я храню его про себя и не намерен безумно противоречить общепринятому порядку и необходимости»[11].
Мы хотим поставить спектакль о любви к Родине и высоком безумии бунта.
Зэмэшка, родная!
Мы победили. Премьера состоялась 19 декабря 1976 года.
Сценарий написали мы с Наташей, а блистательно поставила его Лена. Этот спектакль – попытка создания филологического театра (непохожего ни на какие другие). Задача эта определила структуру и содержание спектакля. Мы хотели воскресить Слово в его первозданном звучании, так, как оно произносилось в первой четверти XIX века. А ещё нам хотелось воскресить духовную ситуацию дней Александровых, столкнуть на равных различные точки зрения: Императора, декабристов, обывателей, Пушкина, Карамзина, Грибоедова. Нас интересовало бытование Слов-Мыслей, их притяжение и отталкивание. Поэтому мы ничего не писали сами, каждое слово – это документ эпохи (мемуары, указы, манифесты, протоколы допросов, эпистолярные и художественные тексты). А в самих декабристах нас больше всего привлекала та духовная высота, на которую они смогли подняться. Сценическая задача – создать в зале приподнятое удивление, оторвать зрителей от спинок кресел, заставить их вертеть головами в прямом смысле слова….
И вот 19 декабря состоялась премьера. Дата первого представления явилась самым странным сближением[12] из наших странных сближений, и посему премьера сопровождалась всеми необходимыми для успеха событиями: запрещают (за два дня до спектакля), разрешают (утром), запрещают (днём), разрешают (вечером), запрещают в час назначенного представления, разрешают через полчаса. А после спектакля – трёхчасовое обсуждение, принёсшее, пожалуй, нам больше триумфа, чем сам спектакль.
Сейчас мы ещё не можем отдышаться то ли от похвал, то ли от неожиданности похвал. Честно говоря, не ждали. Ведь помимо декабристов, духовной ситуации и всяческих других умностей нам просто хотелось проверить себя – сможем или нет мы что-то сделать сами, делатели мы или болтуны.
Вот видите, какое длинное письмо у нас получилось и всё про себя. А как Ваши-то дела? До нас доходят слухи (кроме слухов, через шестьсот вёрст ничего не долетает), что Вы болеете и ходите с «посохом». Зэмэ, берегите себя.
Москва запорошена снегом, блистает огнями и по-предновогоднему таинственна, а мы скучаем по Вам. Напишите нам хоть несколько слов, а лучше – приезжайте. Как было бы славно увидеть Вас в Москве…
<…>
А теперь о Борисе Луканове. Уже по первому письму Вы смогли догадаться, что Борис не оставил у нас никакого гнетущего чувства. В Москве он был окружён делами и друзьями. Виделись мы с ним один раз и несколько раз говорили по телефону. Он не казался нам больным, напротив, выглядел здоровым и красивым с обворожительной бородой,
Из письма А. С. Пушкина В. А. Жуковскому, март 1826 года.
Странное сближение – эпиграфом к нашему спектаклю мы взяли строчку «Бывают странные сближенья» (А. С. Пушкин), 19 декабря 1976 года – день премьеры нашего спектакля совпал с днём рождения и семидесятилетием Леонида Брежнева, в то время Председателя Президиума Верховного Совета СССР и Генерального секретаря ЦК КПСС. Наверное, партийные начальники боялись студенческих «бунтов».
