ичудливых слов в написании этого дела Ниро Вулфа, но я не мог вообще обойтись без них из-за людей, которые были вовлечены в эти события. Я не несу ответственности за орфографию, поэтому не пишите мне об ошибках. Вулф отказался мне помочь, и я вынужден был пойти в Языковую школу Хайнемана и заплатить профессору тридцать баксов, чтобы тот исправил мои записи французских слов. В большинстве случаев, когда кто-нибудь произносил то, что для меня было лишь пустыми звуками, я просто опускал сказанное, если оно было не важно, или каким-то образом старался передать основную идею на американском языке.
Глава 1
Я медленно прогуливался по платформе Пенсильванского вокзала. Мне необходимо было немного прийти в себя, потому что у меня создалось ощущение, будто я только что втащил по жаре пирамиду Хеопса на крышу Эмпайр-стейт-билдинг. Я остановился, вытер со лба пот, зажег сигарету и не торопясь продолжил прогулку. Не успел я сделать и трех затяжек, как в окно, мимо которого я проходил, постучали. Я наклонился и поймал полный отчаяния взгляд Вулфа, которого мне еле-еле удалось разместить в купе пульмановского вагона. Что есть мочи он заорал через закрытое окно:
– Арчи! Черт бы тебя побрал! Иди сюда! Поезд сейчас тронется, а у тебя билеты!
– Вы же сказали: там слишком тесно, чтобы курить! – завопил я в ответ. – Еще только тридцать две минуты десятого! И вообще, я раздумал ехать! Приятного времяпрепровождения!
Я побрел дальше. Билеты, как же! Не это его беспокоит. Он трясется от страха, потому что один в поезде, а поезд ведь может поехать. Он ненавидит движущиеся предметы и обожает доказывать, что в девяти случаях из десяти место, куда человек едет, ничуть не лучше того, откуда он уехал. Потому я и не стал спорить, когда, собираясь в поездку на четыре дня, он взял с собой три саквояжа, два чемодана и два пальто. И это в апреле! На вокзал пришлось приехать за двадцать минут до отхода поезда.
Фриц Бреннер провожал нас со слезами на глазах, а Теодор Хорстман, когда мы уже сели в наш седан, выбежал на улицу, чтобы задать еще несколько дюжин вопросов об орхидеях. И даже у Сола Пензера, когда он привез нас на вокзал и начал прощаться с Вулфом, задрожал голос. Можно было подумать, что нас запускают в космос проверить, все ли звезды на месте.
И вот, как раз когда я собрался выкинуть окурок в щель между поездом и платформой, мне на глаза попалась одна звездочка. Она прошла совсем близко и обдала меня ароматом, который, хотя и вышел из парфюмерного флакона, но показался мне вполне естественным. Таким же естественным казался цвет ее лица, хотя допускаю, что он тоже плод парфюмерного искусства. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что это создание не серийного производства, а тонкой ручной работы. Девушка шла под руку с высоким грузным мужчиной в коричневом плаще и коричневой широкополой шляпе. Вслед за проводником они вошли в следующий за нами вагон. Мурлыча под нос: «Все, что у меня было, – это мое сердце, а теперь и оно пропало», я с притворным равнодушием пожал плечами и вошел в вагон, когда просигналили отправление.
Вулф сидел на широком диване у окна и держался за поручень обеими руками. Тем не менее, когда поезд тронулся, его качнуло взад и вперед. Уголком глаза я заметил бешенство на его лице, но решил не обращать внимания и, вытащив из чемодана журнал, уселся в углу. Все еще не расцепляя рук, он заорал в мою сторону:
– Мы прибудем в Канова-Спа завтра утром в одиннадцать двадцать пять! Четырнадцать часов! В Питсбурге наш вагон прицепят к другому поезду! В случае поломки нам придется ждать вечернего поезда! Если что-нибудь случится с нашим двигателем…
Я холодно прервал его:
– Я не глухой, сэр. Вы можете плакаться сколько угодно, этим вы утруждаете только собственные легкие. Но я решительно возражаю против любых упреков – выражаются они в словах или в вашем тоне, – будто я виноват в этих неудобствах. – Я специально приготовил прошлой ночью эту фразу, так как знал, что она мне понадобится. – Это путешествие – ваша затея. Вы хотели поехать, по крайней мере вы хотели оказаться в Канова-Спа. Шесть месяцев назад вы пообещали Вукчичу, что приедете шестого апреля. Теперь вы жалеете об этом. И я тоже. Что же касается двигателя, то на таких поездах установлены самые новые и лучшие, и даже ребенку ясно…
Поезд выехал из тоннеля под рекой и продолжал набирать скорость на просторах Джерси.
– Двигатель состоит из двух тысяч трехсот девяти подвижных частей! – прокричал Вулф.
Я отложил журнал и ободряюще улыбнулся ему. Он патологически боится механизмов. Нельзя позволять ему думать об этом, а то нам обоим будет хуже. Надо поскорее на что-то его переключить. Но прежде чем мне удалось найти приятную тему, возникло одно обстоятельство, свидетельствующее о том, что, как бы Вулф ни бесновался, пока я курил на платформе, он не до конца потерял присутствие духа. Дверь приоткрылась и пропустила проводника со стаканом и тремя бутылками пива на подносе. Проводник откупорил бутылку, вылил пиво в стакан,
