вот я приезжаю и что же вижу?! – пропускаю его вопросы мимо ушей, приподнимаю бровь и встаю с винтажного кресла, подхожу к окну.
– И что?
– Вижу, как вы сретесь из-за бабла, – замолкаю, при этом выразительно смотрю на Кирилла, – которое мне, по сути, на хер не упало, понятно? – говорю то, что так хочется услышать брату.
– Молчать, – процедил отец сквозь зубы, – я не для того создавал фирму, чтобы вы разосрали все по идиотской ругани.
– Пап, ругани никакой и нет, – кривит губы в ухмылке Кирилл.
– Вот не хотелось бы говорить, пап, но здесь, пожалуй, соглашусь с этим человеком, – киваю на брата. – Одним словом, я ушел. Вчера немного перебрал на слете одноклассников. Не голова, а какой-то чугунок, из которого кашу выгребли, состоящую из мозгов.
– Пить надо уметь, сына, а ты, видимо, так и не научился. Но это никак не относится к делу. И уж поверь, я сам решу, кому и что захочу оставить!
– Отец! – голос Кира сорвался.
– Пап, ты доведешь его до сердечного приступа, посмотри, он и так уже седой весь, – заметил я.
Подойдя к графину с водой, плеснул немного. Сделал глоток, нет, это не поможет, надо что-то покрепче.
– Заткнись, – услышал за спиной голос Кирилла, – ты как пятая нога у собаки.
– Кирилл, прекрати говорить такую ересь! – вскипел отец, а я повернулся к ним лицом и, хмурясь, стал наблюдать за происходящем. – Твоя мать от таких слов в гробу переворачивается. Она вас так любила. Жаль, что рано ушла, а то бы ты точно схлопотал от нее за свой язык распутный!
– Пап, да не парься. Я не в обиде. И услышь меня в конце концов, не нужны мне деньги, пойми. У меня все хорошо и так. Два игорных дома в LA, поверь, приносят мне хорошие доходы, а больше мне и не нужно. В Россию я все равно возвращаться не намерен, и как, по-твоему, я буду распоряжаться тем, что ты мне хочешь приписать? – выговорил все практически на одном дыхании, аж голова закружилась.
Засунул руку в пиджак, достал платок и… Блядь.
– Твою мать… – выдыхаю и тут же сую алые кружева обратно в карман.
– Что такое, Руслан? Тебе плохо? Ты что так покраснел? – слышу взволнованный голос отца, а у самого перед глазами вчерашняя ночь так ясно предстала, что в горле к чертям все пересохло. Беру графин с водой и, игнорируя стакан, пью прямо через край.
– Сушняк у него, – доносится голос Кира, а у меня перед глазами, как красная тряпка, гондон с засохшей кровью стоит.
Я вчера нажрался так, что даже не помню, кого трахнул, но то, что это была не Маха, очевидней очевидного. Как у меня еще член встал, не могу понять? Обычно в таком состоянии я мертвый труп, не больше. А тут такой подвиг совершил, что пиздец. До сих пор яйца в узел сжимаются от предчувствия, что эта девка может объявиться.
Правда мне похер, но тем не менее, неприятно в свои тридцать три вести себя, как безбашенный придурок. Но презик хоть догадался натянуть, и то дело.
– Да, сушняк… – подтверждаю слова Кира, вытирая тыльной стороной ладони губы. –
