подножия соляной кучи – вал из наколотой им соли. Все-таки, работник он был отменный и на годы зря жаловался.
В дальнем углу мучился со своей киркой Костик. Он обернулся на Римму, но спрашивать, понятно, ничего не стал. Только лицо выдавало жадное: ну, ну?
Спросил Михалыч. Даже минуты не выждав.
– Так что, не придет Валера?
– Откуда я знаю, придет он или не придет! – закричала Римма, давая волю накопившемуся. – Сходи, сам у него спроси. Если у человека заскок, я не виновата.
Михалыч свел брови.
– Он вообще не пойдет?
– Не знаю, – огрызнулась Римма.
Она взяла лопату и принялась скрести соль. Весь вид ее показывал: катитесь вы все подальше. Мне надо работу делать, а не вашими глупостями заниматься.
– Так-то у меня свои дела есть, – сказал Михалыч, сбитый с толку ее поведением.
Римма молчала, ожесточенно скребя соль. Силы от злости накопилось – проскребла бы эти завалы насквозь.
Михалыч переглянулся с Костиком, взялся за лом.
– Еще полчаса – и все, – объявил он. – Если Валера не явится, я не виноват.
Римма снова не ответила. Противно было. Ставят ей тут ультиматумы. Как будто она крайняя. А если подумать, эта общее дело, потому что работу котлов они все должны обеспечивать. А выходит, что она одна бегает, упрашивает, старается. Козлы!
Тут Римма вспомнила, что не посмотрела уровень воды в деаэраторе. Привыкла, что Валера смотрит, пока она другим занимается, – или спит, если ночью.
Но решила, что за деаэратором он все равно следит – по привычке. Выйдет из дежурки, один глаз на котел, другой – на деаэратор. Это он не прозевает. Если что, сам воду на фильтре отрегулирует, операция нехитрая.
Михалыч, озадаченный ее молчанием, принялся дальше колоть соль. И ждал. По виду заметно было: ждал. Думал, она снова хитрить начнет. Раз Валера не пошел, будет его обхаживать, чтобы задержался подольше, наколол соли побольше.
А он уж тут покочевряжится, отведет душу.
«Фига! – яростно подумала Римма. – Без вас справлюсь. Идите все отсюда вон! Привыкли цену себе набивать. А всей цены – сила в руках дурная. А в голове – пусто, у любой бабы, самой завалящей, в сто раз больше. Одно только знают: выпендриваться и врать».
Она глянула на Михалыча. Вон стоит, повелитель тисков и гаек. Сердцеед великий. А бабы крутят им всю жизнь, как хотят. Старый уже, а бежит на работу, как молодой, потому что жена гонит. Он бы давно у телевизора пузо належивал, да кто ему даст? Он думает, он сам себе начальник, а на самом деле – бабы.
И всегда так было и будет. И что он ей грозит, что уйдет? Иди давай, кто тебя держит? Только потом не подлизывайся, и грабалки свои не тяни. Щупай своих старух, это тебе само по возрасту, сивоусому.
Римма в душе ярилась, но опытным глазом оценить успела, что соли уже ведер с пять будет. Плюс те два, что в котельной… Почти восемь, норма. Михалыч, конечно, постарался. Но и Костик чего-то там натюкал, и она натерла. В Валериной помощи уже и нужды не было, сами управились.
