честный, но и в нем должны быть какие-то правила, разве нет?
Наши отношения с Антоном сейчас на самом деле исчерпывались словом «партнерство», хотя бывали у нас и другие времена. Мы с ним вместе учились и на третьем курсе пережили бурный роман. Думали даже пожениться. Потом Антон открыл, что я обладаю удивительной способностью определять подлинность и даже личность автора любого произведения искусства, – и с тех пор мы вместе работаем. Мы и живем вместе, но уже скорее по привычке, чем по любви. На самом деле у каждого из нас своя жизнь, свой круг общения, свои пристрастия, но мы друг другу не мешаем.
За исключением некоторых, весьма прискорбных, случаев.
Я в глубокой задумчивости убрала телефон в карман и не торопясь двинулась вдоль по улице. Я смутно помнила ее – эту длинную центральную улицу, делившую город надвое. Называлась она, естественно, улицей Ленина. От музея меня сейчас отделяли два квартала – и множество новых проблем, которые надо было обдумать. Дневная жара уже спала, на улицы вернулась жизнь. На крошечных балконах старых домов появились граждане города Северо-Каменска. Кто курил, кто поливал вялые петуньи и бегонии, кто развешивал белье, кто просто наблюдал за прохожими. На подоконниках возлежали кошки, глядя на городскую суету с королевским презрением. Над крышами с визгом носились ожившие к вечеру стрижи. Милая провинциальная жизнь… Но тем важнее было не расслабляться, не злиться и не впадать в панику, а трезво и быстро оценить происходящее
Итак, что мы имеем? Мы имеем поддельную картину художника Порфирия Бесчастного – точнее, две картины. Под встревоженным оком Ольги Николаевны я осмотрела все полотна в хранилище – и пришла к выводу, что подделаны только два. «Хаос» и «Бездна». Подделаны они с фотографической точностью, на первый взгляд от оригинала не отличишь. Особенно это важно было для «Хаоса», на полотне которого каждая цветная точка имела свое определенное место. Если бы не краска, которая не успела просохнуть, и не мой дар, боюсь, получил бы наш серьезный заказчик копию… Ольга Николаевна клялась, что, во-первых, она тут совершенно ни при чем, а во-вторых, никто чужой в музее вроде бы не появлялся. По крайней мере из тех, кто интересовался бы Бесчастным и его картинами. Я верила ей: в ее интересах было поспособствовать успешной продаже «Хаоса». Иначе ведь как – нет картины, нет и денег.
Но были еще три обстоятельства, которые меня очень настораживали.
Во-первых, автор копий. Очень уж слабым выглядел отпечаток личности художника для такого свежего полотна. Если бы картине было лет пятьсот – тогда, конечно, ничего удивительного. Ауры мастеров со временем меркнут, причем сообразно даже не степени старения красок, а глубине и силе личности художника. Попадались мне очень поврежденные полотна, на которых оттиск личности автора сохранился куда лучше изображения. Здесь же мастер едва угадывался. Как будто машина работала… Но ведь машины не пишут картины маслом? А еще этот художник казался мне знакомым. Как будто я уже где-то встречала его работы, только где? Когда? Как я
