спеши —Нынче метельная замять
Стонет в сугробной глуши.
Сосны парят в поднебесье
Шапками снежных вершин…
Кусторка – спетая песня —
Дремлет в морозной тиши…
Декабрь 1988
Зимняя ночь
Декабрь 1988
1
Какой сегодня длинный зимний вечер…
И вот уж ночь – глухая ночь в метель.
А мне заполнить этот вечер нечем,
И безнадёжно холодна постель.
И я сижу безвольно и устало,
Врастая в ночь, как в горный кряж сосна,
Не в силах встать, откинуть одеяло,
Уйти в объятья каменного сна.
Сон не придёт. Мне это так знакомо —
Считать часы в мертвящей тишине,
Где в пустоте ветшающего дома
Лишь плач метели, стонущей во мгле.
И рядом нет ни спутницы, ни друга,
Лишь горьких дум привычный хоровод.
Как плачет вьюга!
Ах, как плачет вьюга
Из ночи в ночь уже который год!
И с каждым годом всё тоскливей слушать
Её стенанья, коротая ночь.
Метельный холод пробирает душу,
И одиночества уже не превозмочь.
Но что же делать, если постоянно
Метёт метель снегами прошлых лет…
Ещё лишь чуть вина на дне стакана,
И на исходе пачка сигарет…
2
Зимняя ночь. Над заснеженным полем
Бродит, о чём-то тоскуя, луна.
Ночь полнолуния! Боли и воли!
Всё, что дала ты, – испил я до дна.
Всё, что когда-то ты мне обещала,
Всё, в чём потом обманула сполна,
В зимнюю ночь от конца до начала
Высветит мне в полнолунье луна.
В бликах снегов позабытые лица,
В шорохе звёзд – как упрёк – имена
Болью глухой обескрыленной птицы
В зимнюю ночь потревожит луна.
Только всё это – когда-то и где-то,
Памяти мета – и та не грешна…
В зимнюю ночь безнадёжностью света
Стынет в глубокой печали луна.
Млечным путём не уплыть от причала —
Тело устало и память больна…
Зимняя ночь без конца и начала,
Снежная стынь… Тишина… И луна…
3
Я стаканом вина отсекаю событья,
Чтобы всё, что случилось, – как в жизни иной,
И тогда бытие переходит в небытье,
Всё уже не со мной, всё уже не со мной.
И уже прошлых дней я не помню детали,
Только смутные контуры жизни чужой.
Ну а мне говорят: «Ишь ты, зенки как залил,
Всё на свете забыл, ни гроша за душой…»
Только врут они всё, и я залил не зенки,
Я пожар потушил в обветшалом дому,
Чтобы злобы огонь не припёр меня к стенке,
Чтобы в этом огне не сгореть самому.
А наутро рассвет, обожжённый и хмурый,
Век припухших прохладной коснётся рукой…
Я ушёл от судьбы – этой бешеной дуры,
Ей опять
