к воде, войти в пучину и плыть в открытое море, где ждала нас невидимая с берега лодка Петра.
Так, мы побросали на берегу оружие, вошли в воду и поплыли. Солнце покатилось к закату, и волны вскоре окрасились в оранжевый цвет; и лишь тогда с превеликим омерзением увидели мы, как плавают вокруг нас на самой поверхности воды змеи и прочие отвратительные гады, и почувствовали, как какие-то твари задевают нас за щиколотки и за спины. Один тонюсенький гаденыш в желто-зеленую полоску не длиннее моего среднего пальца чуть не заплыл мне в рот. Как будто и того не доставало, налетели на нас тучи комаров, уйма их села нам на лбы и на веки пить кровь. Мы молились и ободряли один другого, и плыли дальше; вдруг вместо лодки Петра разглядели мы к нашему горчайшему удивлению противоположный берег: оказывалось, что не море Чистоты духовной, к которому направлял нас папа, обволакивает наши тела, а плывем мы погруженные в пространную лагуну с соленой водой.
Мы уже почти совсем обессилели, но поплыли к тому берегу, в то время как гады еще большим числом терлись об нас; наконец мы выбрались на пляж.
Что делать ныне? Мы, тяжело дыша, свалилась на песок, но вскоре:
– Вперед! – властно приказал я и вскочил на ноги, влекла меня внезапно накатившаяся горделивость. Уже почти стемнело.
И мы зашагали; но едва мы сделали несколько шагов, как необычно безмолвное землетрясение вмиг разверзло под нами землю, распахнулась пропасть и заглотила Веньеро Салати, который шел рядом со мной, и всех остальных, кроме меня: надо же, в последнюю секунду из молочно-белого марева чудом протянулась ко мне рука с епископским кольцом на пальце, мигом дотянулась до меня и ухватила за шиворот.
И тут я пробудился, у себя в спальне: была еще ночь с понедельника на вторник.
Лишь позднее я осознал смысл этого кошмара. Были там как грядущие события моей жизни, так и будущее мое и моих помощников: сколько-то лет спустя папа Павел IV в соперничестве с равносильными деяниями протестантов опять разжег крайне ревностную охоту на заблудших овец, каковой ужаснее доселе не бывало. Будущий кардинал Габриеле Микели выступил против убийственной воли папы и добился самую малость, чтобы некоторых из подследственных осудили на содержание в застенке, а не на смерть: чтобы вместить всех заключенных, тюрьму инквизиции расширили. Массовые избиения все равно прокатились страшной волной и в числе прочих погубили лейтенанта-командора Анджело Риссони и Веньеро Салати, который за много лет до этого стал верховным судьей вместо меня. Кардинала Микели по непосредственному указу Его Святейшества без суда заточили в темницу и освободили лишь после смерти оного блистательного папы. Один лишь я уберегся от всяческих гонений, через год после того дантовского сновидения я удалился в затворническую обитель и жил как простой смертный, забытый всеми кающийся грешник, и вот невредим по сей день.
А поначалу смысла иносказания я не уразумел, но что я почуял тотчас и ясно, так это то, что восклицание посередь кошмара – «Гордыня» – было остережением, и что исходило оно от Блага, а не от сатаны.
