пролетариата товарища Троцкого, – подрагивающими губами, явно трепеща, при имени Троцкий, выговорил старший.
Искариот подошел к старшему, заглянул в его испуганные глаза, и подумал: «Это не верно, что с людьми всегда нужно разговаривать на том языке, который им понятен.
Иногда, с людьми нужно разговаривать на том языке, который они заслуживают», – а потом, тем пакетом, что держал в руках, наотмашь дал ему несколько пощечин:
– Кто задержал представителей Коминтерна?!!
– Красноармеец Севрюгов, – окончательно упав душой, выговорил старший.
– Немедленно открыть камеру!
– Есть!
Но когда Искариот вошел в грязь, в которой находились Риоль и Крайст, он почему-то, прежде всего, посмотрел на девушку, словно нарисованную акварелью:
– Н-да, красивая женщина и привлекает, и отвлекает одновременно…
В этот момент из-за спины Искариота появилось испуганное лицо старшего – хмель из него, как ветром выдуло:
– Это, – он указал пальцем, при этом сделал это так, словно подчеркивал, что не имеет отношения к поступку своего подчиненного никакого отношения, и больше того – терпеть не может таких подчиненных, – Красноармеец Севрюгов. Что прикажете с ним сделать?
Искариот посмотрел на красноармейца, потом на его начальника, изобразил на лице смертельную усталость, тяжело вздохнул, и проговорил:
– В камеру. А потом – в расход.
И тебя тоже.
Стоявшие в коридоре красноармейцы дружно подтянулись, а потом, выполняя привычную работу, сорвали с уже бывшего своего старшего кожаную куртку и ремень с кобурой, и втолкнули того в камеру.
Севрюгов, поникнув головой и ссутулившись, сам отдал винтовку и, стянув с себя гимнастерку, перешагнул порог грязного помещения.
Там они оба тихо уселись на нары, готовые расстреливаться.
«Ничего себе – борцы за свободу, – подумал Риоль, – Бараны на бойню и то не идут так безропотно.
А этим все безразлично: что других стрелять, что себя под свою пулю ставить…»
– Может не стоит с ними так? – Крайст вопросительно посмотрел на Искариота.
– Какая разница? Ты ведь знаешь, что через месяц их все равно свои же в чем-нибудь обвинят.
Они сами называют это революционной законностью.
При такой законности, те, кто находится на свободе, представляют из себя, куда большую опасность, чем те, кто сидит в тюрьме…
– И все-таки – это убийство, – как-то не очень уверенно сказал Риоль.
– Те, кто ведет гражданские войны – сами и убийцы, и самоубийцы одновременно, – сплюнув на немытый пол, сквозь зубы проговорил Искариот.
– …Интересное у тебя представление о людях, – сказал Риоль, выходя из калитки вслед за Искариотом, и видя, как тот брезгливо сбрасывает с себя кожаную куртку и аккуратно надевает поверх жилетки свой дорогой французский
