казалась многим крестьянам региона и некоторым предпринимателям лучшей альтернативой полной экономической зависимости от Японии. В конце концов, «левый» и «либеральный» аспекты националистического дискурса многими в регионе воспринимались в экономическом, а не в политическом смысле и необязательно подразумевали создание по-настоящему представительного правления.
Социальные и экономические компромиссы оказались недолговечными. Корейцы не получили автономии и в 1937 году подверглись насильственному переселению с Дальнего Востока. Буддисты-буряты столкнулись с религиозными преследованиями уже в 1920-е годы. Частное предпринимательство было заключено в жесткие рамки, а после отмены НЭПа в 1928 году практически ликвидировано. В ходе начавшейся в 1929 году коллективизации зажиточные крестьяне всех национальностей были раскулачены – как и повсюду в Союзе Советских Социалистических Республик (СССР). Но большевики продолжили осуществление своих государственнических националистических лозунгов. Внешняя политика на Дальнем Востоке стала опираться в первую очередь на имперские государственные, а не классовые интересы еще до 1925–1926 годов, когда построение «социализма в отдельно взятой стране» стало основным принципом Советского государства. В 1930-е годы Дальний Восток вновь стал чем-то вроде региона-«крепости», как и в Российской империи, где он представлялся русским национальным аванпостом во враждебном международном окружении[9].
Начиная с III века до нашей эры многие государственные образования претендовали на отдельные части обширной территории, простирающейся от Байкала до Тихого океана: держава сюнну (хунну), корейское государство Когурё, тунгусско-корейское государство Бохай (Пархэ), киданьская держава Ляо, чжурчжэньское царство Цзинь, Монгольская империя и ее наследница империя Юань, а также китайская империя Мин. С XVII века эта территория была динамичным пограничьем, где сходились периферии Цинской и Российской империй. В Забайкалье, на территории между Байкалом и верхним Амуром, на протяжении столетий жили многочисленные буряты, дауры и другие монголоязычные, а также тунгусо- и тюркоязычные группы. Коренное население в низовьях Амура и вдоль Тихоокеанского побережья, от Чукотского полуострова до Кореи, было не таким многочисленным, но чрезвычайно разнообразным: здесь в начале XX столетия жили носители тунгусских языков (эвенки, эвены, удэгейцы, нанайцы, солоны, негидальцы, орочи, ороки, ульчи и другие), чукотско-камчатских (чукчи, коряки и ительмены), юкагирских, эскимосско-алеутских и языков-изолятов (нивхи)[10].
Коренное население главным образом занималось скотоводством, охотой, рыболовством и оленеводством, в первую очередь для опеспечения своих сообществ, в то время как новоприбывших – корейцев, китайцев, а с XVII века и русских – привлекали сюда ресурсы, годившиеся на продажу, – женьшень, панты и трепанги, а также меха. Некоторые из новоприбывших занялись оседлым
Подробнее об официальном отношении к региону в период Российской империи см.:
История Бурятии / Гл. ред. Б. В. Базаров. Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. Т. 1. Древность и средневековье;
