поправил я, – Жир твой тявкает много, за то и наказан.
В лещине, растущей вдоль забора, загудело. Ветер ахнул, вырвался из кустов, слизнул со стола подсохшие листья. Полетел дальше, к пустырям, попутно сдирая платья с робких осин.
– Надо-то чего? – вдруг спросил Хрящ и поглядел нехорошо, в переносицу.
– В гетто надо. И лучше сегодня.
Он вздернул брови, согнутым мизинцем постучал по столу, а потом мне по лбу, условно, конечно. Коснись он меня, и разминка бы в два счета переросла в бои без правил.
– Что ты там забыл, болезный?
– Думаю, человечка одного прячут, моего человечка. Хочу вернуть.
– Ух, ты, – хмыкнул Хрящ, – твоего-о-о. Выслужиться надо, чтобы прятали, и не одним местом. Выслужился твой человечек?
– А сам ты выслужился?
– Я-то? Само собой, – гордо ухмыльнулся он, и в проеме рта зажелтели косые зубы.
– Ну так веди! Если тебе это можно, конечно.
Пробный удар прошел по касательной. Хрящ спрятал зубы, вытащил смятую пачку сигарет и бросил ее на стол.
– Твой интерес уяснил. Мой-то в чем, а, Зяблик?
– Скажи, сколько ты хочешь, деньги есть.
Хрящ мелко рассмеялся:
– Вот смурной! Денежек хочет дать.
– А что, денежки не нужны, Хрящ? – как будто удивился я.
– Нужны, Зяблик, нужны. Только цена тут другая.
– Какая же?
– Никакая. – Он поджег сигарету, вдохнул, выпустил вонючий дым. – Не место тебе там, понял?
Коц! Первый апперкот заставил меня закашляться и взять паузу. За спиной Хряща, метрах в двадцати, замаячили пацаны, и среди них – Жир, на этот раз в трикотажной шапке. Курили, поглядывали недобро, но с места не двигались. Ждали.
– А что бы ты сказал… ну, к примеру, про гнейс?
Ответный кросс пришелся ему в печень. Он чуть не выронил сигарету и смотрел ошалело, как разбуженный пес.
– Чего-чего?
– Гнейс. Знаешь такую штуку?
– Ну допустим. – Он уже совладал с собой и снова барином развалился на скамейке.
– Тогда идем в гетто. Сейчас.
– Вот что, болезный, – Хрящ подобрался, глазки его превратились в прорези, – за так не поведу, гнейс там или не гнейс, мне по барабану.
– А за как поведешь?
– Пфф, – фыркнул он, – сделаешь, что скажу, и в расчете.
Новый удар опрокинул меня навзничь. Куда-куда, а в рабство не хотелось совершенно, о чем я Хрящу и заявил. Тот пожал плечами:
– Ну вали, раз так.
Вариант вали не годился совсем. Фактически гетто было последним шансом, и не раскрутить этот шанс по полной я не мог. Заметив мои колебания, Хрящ зашептал:
– Не боись, чистюля, плохого не попрошу. Все по силам, почти все по закону.
– Смотри, обещал. – Я нехотя протянул ему руку.
Пожатие
