же на побывку приехал, – терпеливо пояснила я. Женщина рассеянным взглядом блуждала по площадке своего этажа, явно не цепляясь за разумную мысль.
– Вроде нет его, – дыхнула перегаром.
– Простите, – я протаранила ненавязчиво женщину. – Я только гляну, – виновато.
– Глеб! – чуть голос повысила, торопливо заглядывая в комнатку однушки. Срач жуткий… И пусто. Вещи, бутылки, коробки… разбросано и вонь стояла несносная. Я поморщилась и на кухню заглянула – тут ещё хуже. Будто сдох кто-то, алкаши за столом о чём-то бурно спорили.
Нос зажала, и прочь из квартиры бросилась.
Наплевав на стыд, к Наташке побежала. Знала, где жила, мы к ней как-то заглядывали в гости. Девушка вышла на площадку… зареванная, подавленная.
– Ты значит? – укором сразу.
– Что я?
– Душу вытрепала, стерва…
– Н-наташ, ты прости, – задохнулась от чувств, от волнения и того, как торопилась, – я готова поговорить, но не сейчас, – затараторила, понимая, что девушка имела право меня ненавидеть, презирать. Могла молча дверь захлопнуть, а того хуже – всем рассказать о нас с Глебом.
А она завыла.
– Ната-а-аш, – проскулила, не в силах выносить её рыданий. – Куда он пошёл?
– Служить! – со злостью выплюнула девушка. – Так сказал. Там хоть по чести всё. И не скрывают своей подлости под масками хороших. Если срут в душу – не таясь. И ждут… В отличие от некоторых… – запальная речь была сильнее пощечины Новика. Я ртом воздух хватала, а Наташка пихнула меня в грудь: – С* ты! А всё манерничала… – я чуть с лестницы не грохнулась от неожиданности. Но не обиделась. Не до того мне было. Прочь из дома бросилась… Пусть Наташка плюётся. Мне Глеба! Глеба догнать нужно!..
Автобусы, как назло, уже не ходили. Машин не было. Я мчалась по дороге покрытой коркой первого льда: в курточку куталась, каблучками по асфальту ритм отбивая. Тут и дождь со снегом подоспел, будто услышал плач безудержный, и извергся с небес, мне подпевая.
Я бежала, не замечая холода и сырости. Промокла куртка насквозь, а я упорно бежала. Спотыкалась, но бежала. Скользила, но бежала.
Выскочила на трассу, мраком объятую. Где же Зверь?! Должен же быть!!! До железнодорожных путей почти полсотни километров, трасса пустовала, не мог же он… пешком пойти. Я застыла в нерешительности и захлебываясь слезами. Дыхание перевела и дальше побежала.
Найти! Поговорить! Объяснить…
Попутка затормозила чуть впереди. Немного подрезала.
– Ты сдурела совсем? – мужчина в годах в приоткрытое окно рыкнул, но взгляд был взволнованный. – А ну, садись, – заботливо кивнул, – дура молодая! – это уже, когда я в салон села. – Ты куда в такую погоду и на ночь глядя?
– Я, – горло резало, першило. Прокашлялась: – Нужно…
– Тебя ж изнасилуют, убьют и выбросят. Времена нынче какие?
– К-какие? – вторила задумчив-отстраненно, в машине тепло было и уютно. Только мне – промерзло и зябко.
