тут с чувствами справится, но увидав ее на перроне… жалкую, потерянную… на меня сквозь толпу смотрящую, вновь сломался…
Панцирь, который упорно с детства укреплял, треснул под напором светлых глаз Стаси, а как вспомнил вкус её губ, окончательно пропал…
ВОТ ЗАЧЕМ ОНА КИВНУЛА???
Может план у неё был? Отомстить за то, что взял её против воли? Разругать с Илюхой?
Тогда почему сама не рассказала? Могла бы приукрасить… эмоций добавить. Бабы любят передавать момент и в выгодном для них свете выставлять. Меня-то рядом не было. Я бы не оправдывался. Даже не попытался бы…
Да и вообще, разговоры не моё. Болтовня – удел слабых мужиков и женщин. Они эмоциональные создания – им, если не выговорятся, нет жизни. И если им нет, то и другим не дадут.
А я вот… не привык о душевном с кем-то трепаться. Я сам по себе: всё в себе. И от того сильнее кажусь и для себя и для глаз других. Не знал никто о моих страхах, боли, радости и переживаниях, значит не мог этим ранить сильнее. А в собственном котле мыслей и чувств я поварюсь, не впервой… с детства к этом себя приучал.
Больно, но в одиночку.
Тошно, зато другим об этом не известно.
Ладно, то дело прошлое…
Я запретил себе думать о ней! Письмо нераскрытое в мусорку бросил. Выдохнул свободно, а уже через несколько дней очередное прилетело. А за ним следующее. И ещё одно… Парни больше не зубоскалили. Эта тема ни разу не поднималась, если только за спиной, ибо любой, кто бы попытался пошутить или влезть со своим мнением, попал бы под кулак.
Я уже рычал от бешенства. Ненавидел Стаську и её упрямство, пока… не настало молчание. Долгожданное и такое… уничтожающее.
Я молился на него, а получив, сдох ещё раз, ведь уже не думая о том, любой конверт глазами выхватывал. Пристрастился к письмам, как наркоман к дозе. И пусть не читал, но само осознание – ОНА ПИСАЛА – уже похлеще героина дурманило.
И сколько бы ни орал, что не нужна, и письма её тем более, не получив очередное – умер в тот же миг. Сердце ёкнуло как-то болезненно и тихо, словно боялось, что выдеру его к чертям собачьим, чтобы не смело меня беспокоить, и всё… душа атрофировалась.
Я еще заставлял себя жить: дышать, слушать приказы, есть… даже ловил фамилии тех счастливчиков, кому письма приходили, но мне больше не было конверта. Вот оно, чистилище… Чечня с её бессмысленными жертвами ничто в сравнении с болью сердца, которое предали, унизили, растоптали. Сердца, которое решилось на удар, страшась обмана, и всё же на него наткнувшись, теперь, получив урок, едва трепыхалось в агонии.
– Может, случилось что? – старший лейтенант Петренко бросил украдкой, когда я опять не получил весточки. Реплику стоило ждать, все наслышаны, как я с письмами поступал. – Суров ты, парень. Дело, конечно твоё, но с девушками так… – поморщился, затылок почесав, – слишком ты категоричен. Не знаю, что случилось. Обманула, изменила, просто не дождалась… то неважно. Уметь прощать – хорошее качество. Прости и отпусти…
– Я
