чувствовать адреналин, растекающийся по венам, испытывать блаженство, а не отвращение от горы сена и сна после долгой погони. И наконец-то ее мечта должна была осуществиться.
Наездник бил ей в бока, не давай остыть. Мощными легкими Лапушка качала воздух, сродни целой роте солдат на марше. Мышцы каменели, во взгляде застыла решимость. Считанные метры отделяли ее от прыжка. Последний удар подгоняющего наездника, затем рывок и копыта оторвались от земли.
Она летела! Летела, как птицы в небе. Свободная и легкая!
По истечению двух секунд кобыла спотыкнулась об не успевший до конца опуститься мост и рухнула вместе с пассажирами, кубарем прокатившись вперед.
– Талию ей в трусы, она вообще прыгнула? – спрашивал бородатый стрелок, наблюдая со стены.
– Дюйма на три, – отвечал ему выглядывающий из-за ограждений гном, отгрызая ноготь. – Тьфу! Ленивая же скотина, – у кардинала от злости покраснели зенки.
– Колесовать!
– Кого? – вояки не успели удивиться, как солдаты взяли их под руки и унесли. Через минуту им на смену пришел сан с луком и безрукий гном на ходулях.
– Поднять ворота! – скомандовал кардинал и накаченный до предела крутильщик барабана приступил к прямым обязанностям.
Ворота быстро поднимались, закатывая лошадь и музыкантов внутрь. Преследующие их насекомые полезли через ров. Некоторые отвлекались на аперитив в лице лежащих там тел, но другие стремились к основному блюду. Как только они поползи вверх, липнув лапками к стене, из котлов полилась смола. Она не могла остановить нападение, лишь замедлить, чего нельзя было сказать о полетевшей следом стреле с горящим наконечником. Вспыхнуло пламя. Пронзительный писк ещё долго действовал на нервы солдат, которые спали после ночного дежурства в казармах неподалеку. В воздухе закрепился зловонный запах навоза.
– Когда вы успели отрастить копыта? – лежа в общей куче у подножья поднятых ворот, поинтересовался Галош. Замученная лошадь накрыла обоих музыкантов, из последних сил глотая воздух.
– Свали с меня! – приказывал Шло в попытке ее поднять, но вспотевшие ладони скользнули по седлу и кобыла упала ему на живот. – Ох ты… Нет у меня копыт, кретин!
– Как говорил один многовековой монах через десять лет после очередного перерождения: «Кто обзывается, тот сам так называется». – В отличие от коллеги, аккордеонист спокойно лежал придавленный задницей кобылы.
– Я почему-то не слышу извинений. Ты меня бросил!
– Я? Да как вы смели подумать о таком? – он взялся за лежащее перед ним стремя и ударил им по коллеге. – Я был убежден, что вам известно о гиганте и вы бежали следом. Каково было мое удивление, когда у ворот стражник встретил только меня! Я выпросил лошадь для нас.
– Мою лошадь! – Кардинала привезли в строительной тачке, украшенной звенящими колокольчиками из золота. Двое солдат, надрывно мыча, вывалили его на мясистые ноги. – Сладкая моя, – он потянулся к лошади. Та никак не могла остыть
