замедленно стукает метроном.
песчинки времени застывают
в воздухе хвойном, вязком,
и распутавшись, опадают
медленно и с опаской.
лес кругом – лес обступает,
и, во времени невесомый,
только лагерь старенький под Рязанью
язык поворачивается называть домом.
Рождение в разговорах
и в болтовне рождаются большие мысли,
и в философии порой плодится вздор,
и все же мне дороже разговор
шутливый, ненарочный, чистый.
так полусонную мелодику блюдя,
вынашиваются лучшие из планов,
и возрастают, зеленью платанов,
прекраснейшие чувства приводя
к законченному совершенству,
в веселой форме, искренне смеясь,
сдираются со слов и шелуха, и грязь,
и остаётся лишь безмерное блаженство.
Ночное
воздух хрустален и хрусток,
огромная оранжевая луна
с ловкостью маленького мангуста
вырывается из дневного сна,
разлепляет глаза, дремотные,
вступая в свои права,
и духи встают болотные,
и громче шумит трава.
и ветер в поле воет уныло,
маленькая летучая мышь
в воздухе расправляет крылья,
рассекая ночную тишь.
и воскресают лесные духи,
разбредаются по косогорам,
совы ухают, как старухи,
нестройным скрипучим хором.
воздух чист и хрустален,
ночь волнительна и шумна,
заползает в открытые окна спален
огромная оранжевая луна,
напевает страшную колыбельную,
наводняет спальню белёсым светом,
и ворочаются нервы на постелях,
и кошмары складываются в сонеты.
мерцают холодом звездные тела,
рассыпанные по бездушному небу,
оживают духи, чтоб завершить дела.
и действительностью делается небыль.
воздух хрупок и холоден,
призрачна и бестелесна ночь,
бессилен светлый, сияющий день,
не в силах Всемогущую превозмочь.
Ночь – полноправнейшая царица,
пугающая, не знает пощады,
не понять – явь, или просто снится,
что восстают обитатели ада.
Наследственное
дед курил, и отец курил,
седобородым дымом воздух рябя,
так и я – симметрия перил,
отражаю на лестнице наследственности себя.
дед суров, и отец суров,
резким словом взрезают длань,
так и я – оскалившись, повторяю львов,
