ься рабами ради равновесия в своей жизни. Они хотят отдать власть в руки женщины, чтобы хотя бы на час лишиться контроля, который вынуждены соблюдать в привычной жизни. Здесь они становятся теми, кем не могут себе позволить быть ежедневно. Здесь они отпускают страхи и позволяют боли и моим приказам перезагрузить их.
В центре зала, на пьедестале, скованная по рукам и ногам, кричит женщина. Ее удовольствие мучительное и болезненное. Я уже знаю, что после сессии с четырьмя мужчинами она будет чувствовать себя как потрепанная тряпка: униженная, растерзанная, в буквальном смысле измученная. Но она будет счастлива, потому что эти четыре мужчины о ней позаботятся, на один вечер подарив ей иллюзию любви. Я смотрю на сцену с равнодушием, потому что ничто в ней меня не трогает, ничто не заставляет внутренности сжиматься, а тело – вибрировать.
Я видела десятки таких сцен. Во время них выигрывают все: и те, кто подчиняется, и те, кто держит контроль в своих руках. Все остаются удовлетворены. Я невольно кривлюсь, когда она вздрагивает от прикосновения стека к ее коже. Это было больно, но женщина приветствует боль, как и десятки направленных на нее взглядов. Я никогда не понимала вот этой демонстрации. Всегда была уверена, что доставить настоящее удовольствие можно только тогда, когда ты не скован мыслью о том, что как будто находишься на сцене в театре и играешь на потеху зрителей. В такие моменты сложнее всего сосредоточиться на том, что и с кем ты делаешь. За закрытой дверью ты чувствуешь своего партнера, знаешь, где посильнее надавить, чтобы опустошить его до последней капли, а потом возродить, как птицу феникс. По этой причине, думаю, самые лучшие мужчины приходят именно ко мне за своей порцией унижения.
– Она визжит, как свинья, которую режут, – слышу я голос слева от себя.
Ухмыляюсь, распознав нотки раздражения в голосе владельца клуба Винсента Колтрейна. Поворачиваюсь в его сторону и расплываюсь в широкой улыбке.
– Винс, ты должен быть снисходительнее к членам своего клуба.
На загорелом лице растягиваются губы, обнажая идеально белые ровные зубы, которые сверкают даже в полумраке помещения.
– Ох, Одри, – со вздохом произносит он, – ты видела многое здесь. А я видел еще больше. И точно могу сказать, когда женщина имитирует удовольствие, а когда действительно его получает.
Хмыкнув, я делаю глоток напитка, не сводя взгляда с уставшего лица мужчины.
– Мало спишь в последнее время? – спрашиваю я, кивая в его сторону.
Винс делает знак бармену, и уже через пару секунд перед ним оказывается стакан с виски.
– Тяжело вести одновременно дневной и ночной бизнес.
– Ты же не думаешь закрывать клуб?
– Пока не думаю об этом серьезно, но мысль закрадывается.
– Но зачем? У тебя есть Амелия, которая может за всем следить.
– Амелия – женщина, и ей будет тяжело справиться с мужчиной, который, например, не получив того, за чем пришел, в ярости будет крушить все вокруг.
– О, да видели мы таких. Вспомни хотя бы этого придурка Джеймса, который в прошлом году, нанюхавшись кокаина, пытался поиметь Оливера Берроуза. Тот скрутил жалкого наркомана в такой рог, что я думала, его и врачи раскрутить не смогут.
Мы негромко рассмеялись, вспоминая старый инцидент. Через минуту Винс, успокоившись, снова стал мрачным. Хоть это и было его привычное выражение лица, все же теперь на нем была написана бесконечная усталость.
– Винс, я серьезно, – продолжила я, слегка коснувшись руки друга. – Доверься Амелии. Оставь клуб хотя бы на пару дней. Вот увидишь: ты отдохнешь, а она здесь за всем присмотрит.
– Может, ты и права, – отозвался он, покачивая лед в бокале, и гипнотизируя янтарную жидкость. Через несколько секунд он оживляется, и улыбка снова озаряет его красивое лицо. – У тебя сегодня особенный гость.
Я закатываю глаза и делаю еще один глоток своего коктейля. А потом слегка сжимаюсь от особенно громкого визга женщины, доносящегося из середины комнаты.
– Господи, она и правда визжит, как свинья.
– Заткните сучке рот! – доносится с той стороны окрик одного из посетителей, и я ему благодарна, потому что сразу после этих слов я наконец снова начинаю слышать звучащую из колонок мелодию, а визг сменяется мычанием и всхлипываниями. Такая музыка мне по душе.
– Ну наконец-то, – выдыхает Винс. – Так что там с клиентом, Одри?
Я пожимаю плечами и дарю улыбку проходящему мимо бармену.
– Скукота, – спокойно отвечаю на заданный вопрос. – Шеф полиции Стивенс. Старая пластинка. Старая, мерзкая, обвисшая пластинка.
Воцарившуюся гармонию звуков разрезает громкий хохот Винса. Он делает это от души: запрокидывает голову
