ожог лица, это вы помните. С этим как раз проблем нет, лечат. Потом сделают пластику по фотографии – американцы, знаете ли, мастера на этот счет – и будет ваш Джек как новенький. Но вот общее самочувствие… Депрессия, в отличие от вас. Да, у него психическое истощение, а вы – как огурчик!
Павел выдержал пронзительный взгляд профессора и, улыбнувшись, ответил:
– Все дело в медицине, доктор, куда американцам до нас!
Даринов уловил нотки лести, но, довольный, расплылся в улыбке. Он всегда считал, что традиции российской медицины, заложенные еще при царе-батюшке, выведут ее на самый высокий уровень, несмотря на некоторые отставания в технической оснащенности.
– Скажите, Василий Иванович, откровенно, что вы думаете о том, что с нами произошло?
– Ну-у, батенька, это вопрос не ко мне, это к тем специалистам, – профессор заговорщически указал большим пальцем на дверь, за которой дежурили охранники из Комитета государственной безопасности, – я только медик. И считаю, что в вашем состоянии медицина бессильна – ничто не поможет, потому как вы абсолютно здоровы! – Василий Иванович хитро улыбнулся, довольный своей шуткой, но тут же задумался. – Хотя, настораживают изменения крови, да и спинной мозг у вас, Павел Николаевич, больше напоминает мозг приматов. Да, да, знаете ли, удивительно! Но это… это не вредит общему состояния, напротив, даже делает вас этаким суперменом!
Павел засмеялся.
– Приматы и супермены, уважаемый Василий Иванович, как-то не стыкуется.
– О-о! Еще как стыкуется! – воскликнул профессор. – Сочетание физической силы, превышающей силу обычного человека и способности высокоразвитого разумного существа – это ли не мечта человечества, ну, скажем, некоторых его представителей, – Даринов понизил голос, – но давайте не будем распространяться на этот счет. Но, скажу вам откровенно: я бы мог попробовать выудить кое-какую информацию из вашей головы, если позволите.
– Вы имеет в виду гипноз?
– Да! Именно гипноз! Мне, знаете ли, очень интересно, что у вас там, – профессор кивнул, поглядывая на голову Павла, – зафиксировалось.
– Так, я не против, – Павел пожал плечами, – если после этого меня досрочно выпустят! – пошутил он. – На волю хочется, в горы. Я сплю и вижу белые вершины, бурные реки… Я провел юность в Средней Азии, студентом облазил все в пригородах Ташкента, был на Памире… да вы, наверное, все обо мне знаете…
Павел умолк, а профессор, внимательно слушая, пока он говорил, продолжал вглядываться в его лицо. Ему нравился этот открытый, умный человек. Без лишней суеты, с хорошим багажом знаний. Да, он читал биографию Курлясова, знал о нем, может быть, даже больше, чем Павел мог предполагать и потому сочувствовал ему. У молчаливого и спокойного с виду человека не было никого, кто бы ждал его сейчас, хотел бы поскорее увидеть. Жена ушла за полгода до его последнего полета, мать умерла, когда он еще учился в Ташкенте, отца не было
