и что ты будешь рисовать? Снова Мусса? Ну, теперь, когда ты поняла, как следует рисовать задние лапы, уверен, у тебя не будет особых проблем, – сухо, по-деловому проговорил он.
Пип задумчиво разглядывала его рисунок.
– Как вы думаете, я могла бы нарисовать лодку?
Похоже, для нее лодка стала предметом мечтаний, подумал он.
– Почему бы и нет? Если хочешь, можешь попробовать для начала срисовать мою. А может, тебе хочется нарисовать парусник? Я могу показать тебе, как это делается.
– Тогда я лучше срисую вашу лодку, если вы не против.
Пип просто не хотелось лишний раз его отвлекать. Впрочем, она давно уже поняла, что иногда лучше отойти в тень. Осторожность стала ее второй натурой. Она всегда была осторожной с отцом – и правильно делала. Во всяком случае, он никогда так не злился на нее, как на беднягу Чеда. Хотя все те годы, что они прожили вместе в новом огромном доме, он вообще почти не замечал ее. Отец чуть свет уезжал на работу, а возвращался уже поздно ночью, к тому же он много путешествовал. Он даже научился управлять собственным самолетом и пару раз брал ее с собой, а однажды разрешил ей взять с собой Мусса. И Мусс вел себя образцово.
– Конечно. Тебе оттуда хорошо видно? – спросил Мэтью, и девочка, устроившись чуть ли не у его ног, кивнула.
Сегодня он захватил с собой сандвич, еще накануне решив, что перекусит на берегу – на тот случай, если она появится в середине дня. Беда в том, что Мэтью очень хотелось увидеть ее еще раз. Развернув сандвич, он разломил его пополам и предложил ей половину.
– Ты, наверное, проголодалась?
– Нет, спасибо, мистер Боулз.
– Просто Мэтт. – Он невольно улыбнулся ее трогательной церемонности. – Так ты уже пообедала?
– Нет, но я не голодна. Спасибо. – Она углубилась в рисование. А мгновением позже его вдруг осенило: девочке легче разговаривать, когда она не смотрела на него! – Моя мама… она никогда не ест. Ну, вернее, почти никогда. Она такая худенькая. – Чувствовалось, что девочка тревожится за нее. И Мэтт невольно заинтересовался.
– Почему? Она больна?
– Нет. Просто у нее горе.
Какое-то время оба молча рисовали. Мэтт с трудом подавил любопытство, решив, что не стоит ее расспрашивать. Она сама расскажет ему больше, если захочет, конечно. И он не намерен ее торопить. Да и зачем? Неожиданная дружба была чем-то таким, над чем не властно время. Мэтту казалось, что он знает ее давным-давно.
И вдруг его осенило:
– А у тебя тоже горе?
Не отрывая глаз от рисунка, девочка молча кивнула в ответ.
Само собой, расспрашивать он не стал. К тому же Мэтт и без того почувствовал окружавшую ее ауру печали – ему уже не раз приходилось бороться с собой, чтобы не прижать ее к себе.
– И как ты? – осторожно спросил он.
На этот раз она подняла на него глаза.
– Получше. Тут, на берегу,
