внутри освещена,
речной водой окружена.
Пусть мне безумье суждено,
ромашки, клевер – все равно
к себе зовет меня оно,
как стебель лилию на дно.
Ступай за ним, тянись, плыви
на огонек своей любви…
Скажи ему, что я живу —
могу держаться на плаву.
Тебя в кольце из плавунцов
несет река – в воде лицо
среди цветов и диких трав
плывет, тобой быть перестав.
Там ил речной тягуч, глубок,
над головой зеленый дрок.
А песню держит между строк
последний воздуха глоток.
Репейник
Кипы зелени и кроны,
обмелевшие пруды,
теплый дух и цвет зеленый
взбаламученной воды.
Лучше места не бывает —
на подгнившие мостки
только ряска набегает
да качает поплавки.
Здесь на выжженном суглинке
одуванчиковый пух,
и выходит из травинки
вместо курицы петух.
Человек стоит трехтонный
с кепкой вечною в руке,
и буфет пристанционный
на обеденном замке.
Там встают не слишком рано
и живут до похорон,
из граненого стакана
пьют державный самогон.
С буквы пишутся заглавной
слово «хлеб» и слово «труд».
Климат там неблагодарный:
что посеют – не пожнут.
Не упомнить то, что было,
стало в памяти светло —
мусор к берегу прибило,
стрекозиное крыло.
Память – мусор тот же самый,
прицепившийся репей:
как на снимке, папа с мамой,
леска, банка для червей.
Это смерть пришла? – Ну что вы,
просто детская рука
ящик тронула почтовый,
дотянулась до звонка.
Нас с тобою здесь не знают —
мы пойдем как грибники
по дороге, где гоняют
бабочек грузовики.
Симфония дождя
Она войдет немного погодя,
окно откроет сердцу и молитве —
и зазвучит симфония дождя
прекрасная, как роза на пюпитре.
О, сколько в ней хрустальных голосов,
высоких нот и восхищенных взоров!
Ей шум понятен лиственных лесов
и глубина готических соборов.
В ее подвалах столько тишины,
что кажутся бессвязным бормотаньем
слова людей, которые
