трогай! Не… – она отшатнулась от меня, попятилась назад, едва я попытался надеть на нее свитер.
– Даша, – к отвращению к себе добавилась уже злость к ней. – Или я тебя сам одену, или закончу начатое.
Увидел, как она задрожала, и решил добить:
– Самого главного я так и не увидел.
Заставить себя любить нельзя, а вот бояться запросто. Страх – тоже сильное чувство.
– Ты чудовище!
– Я рад, что ты это поняла, – осклабился я, делая шаг к ней.
Она больше не сопротивлялась, лишь смотрела с ненавистью, а я одевал ее медленно и с больным наслаждением, взглядом исследуя бархатное тело. Будто кукла передо мной, действительно.
– А теперь ты сядешь и поешь, – я поправил ее густую прядь, что паутиной спустилась на тонкое личико, отошел от нее и поднял ее стул.
Снежинка сжимала кулаки и пыталась испепелить меня взглядом. Усмехнулся. Меня даже пуля не убила, а тут… Но тогда я еще не знал, что один ее взгляд может ранить сильнее любого оружия. Не знал и сам себя загонял в пропасть, откуда выхода нет. Однако это понимание придет потом. А пока я буду совершать ошибку за ошибкой.
– Не буду, – упрямо заявила она. – Ты не имеешь право мне указывать.
– Про права я тебе уже рассказывал, малышка. Вспомни мои слова и запомни на всю оставшуюся жизнь, – я сел за стол и сделал глоток черного кофе. – И, Дар–р–рья, лучше ней совай палец в пасть хищника. Закусит конечностью до плеча.
Заметив на ее лице тень брезгливости, добавил:
– Один звонок и… – ее лицо становится фарфоровой маской. – Впрочем, это даже лучше для мальчика. Семья появится.
Даша молча села и пододвинула к себе чашку с чаем.
– Хорошая девочка, – похвалил я и залил горечь, что поселилась во мне, горечью кофе.
– А вот ты плохой мальчик, – огрызнулась она, мучая бедный бекон вилкой.
О, ты не представляешь, насколько я плохой.
– У моей игрушки, оказывается, острый язычок. Однако ты его используешь совсем не по назначению.
Снежинка как–то резко разрезала яичницу, что металл ножа прошелся с визгом по поверхностью тарелки, поморщилась от режущего слух звука и сжала в пальцах столовые приборы.
– И что за особое назначение у моего… – она на миг стиснула зубы, будто бы сдерживаясь, – языка? Просвяти меня.
– Для меня желание дамы – закон, – с веселой улыбкой сказал я, приводя в уме предположения насчет ее реакции. – Прямое назначение – быть на моем члене.
Дарья, только отправившая в рот кусок ветчины, закашлялась с огромными испуганными глазами смотря на меня.
– Ага, я гадок и омерзителен, – рассмеялся я, не имея сил оторвать от ее ошарашенного личика взгляд.
Она покраснела, сильнее обозначились вены на руках, пальцы которых она сжала до побеления кожи.
Мне нравится играть с ней: дергать за ниточки и
