что глаза его панически округлились, но Дынин, уже не обращая на него внимания, перешел в соседний закуток, где очухавшийся охранник пытался найти точку опоры, цепляясь за гладкие стены.
– Держи свою пукалку, сынок! – ласково сказал Дынин, вставляя «ствол» парню за пояс. – И в следующий раз не стой у меня на дороге – здоровее будешь!
Парень едва ли понимал, что ему говорят, и все силился встать, блуждая по сторонам очумелыми глазами. Дынин похлопал его по плечу и вышел, проигнорировав усилия врача показать, кто здесь хозяин, – пусть петушится, дело сделано.
Уже покидая отделение, Дынин снова увидел чернобровую смуглянку. Она почему-то все еще стояла на лестнице с таким видом, точно пыталась вспомнить что-то важное. На секунду ее взгляд без особого интереса задержался на внушительной фигуре Дынина и тут же переключился на что-то другое.
Но и этого короткого мига хватило, чтобы Дынина обдало то ли жаром, то ли холодом, и он ощутил, как сжимается сердце от странного чувства, в котором были и возбуждение, и разочарование одновременно. «Эх, где мои семнадцать лет», – с веселым отчаянием спросил он себя, грузно сходя по ступеням, ясно понимая, что вопрос этот не имеет смысла, а лишь создает лишние препятствия на пути Дынина к вожделенному покою.
Он покрутил неодобрительно головой и полез в карман за спасительными сигаретами. Не дотерпев, щелкнул зажигалкой уже в вестибюле и, окутавшись дымом, вышел из корпуса на яркое солнце. Обещание, которое Дынин дал Картавину, начисто вылетело у него из головы.
Глава 4
Верно говорят, что смерть всех равняет. Голыми мы в этот мир приходим, так и уходим. Ничего с собой не прихватишь – ни парчи, ни золота, ни хором каменных. Как бы еще и в убытке не остаться. Кончить жизнь, как, например, Лидка Козлова кончила, – это и врагу не пожелаешь.
Уже девять дней прошло с похорон, а Марина до сих пор в себя прийти не могла. Еще бы, как-никак они с Лидкой были лучшими подругами и, хотя в последнее время встречались нечасто, отношения сохраняли. Когда дружишь с пятого класса, это все-таки что-то значит.
Конечно, жизнь их все равно развела бы. Лидка свой счастливый билетик вытащила. Другое дело, что недолгое ее счастье было, но это кому что на роду написано. А вообще ей везло – не в пример Маринке. Это надо же – отхватить такого любовника, первого банкира в городе! Но у Лидки на это всегда нюх был просто звериный! И манеры у нее откуда-то появлялись такие, будто она всю жизнь по столичным тусовкам ошивалась. Ну, и внешность. То ли от природы, то ли секрет она какой знала, но в свои тридцать с малюсеньким хвостиком Лидка умудрялась так выглядеть, что больше двадцати пяти ей никто не давал. Разве что по утрам, спозаранку, когда не перед кем напрягаться, все эти синяки и шрамы, которых за три десятка от души нахватаешь, как ни береги себя, вот тогда все они, может, и вылезали из нее, как шило из мешка. Но в такие минуты Лидка до себя никого не допускала, разве что Маринку, и то не каждый раз.
Одним словом, фартило ей, не то что подруге. Маринка-то выше мастера в зачуханном салоне красоты не пошла.
