а новое видное положение смягчило ее характер. Платье из тафты имело эффектный вырез и хорошо сидело; увы, пурпурный цвет совершенно не шел Джулиет.
– Миссис Хейнз, – она насмешливо присела в реверансе, – разве это не настоящий праздник? У вас все танцы расписаны?
– Те, что не взял Джон, разобрали его престарелые родственники. Лысеющие мужчины со вставными зубами и несвежим дыханием жаждут поухаживать за очаровательной родственницей.
Мисс Раванель просмотрела свою карточку.
– Джейми, у меня свободны два вальса и один променад[15].
– Обещаешь не вести?
Улыбка Джулиет обдала его ледяным холодом.
Джону Хейнзу удавалась кадриль при условии, что партнерша бережет ноги в замысловатых фигурах. Во время танца на губах Розмари застыла улыбка.
– Прости, дорогая, – шептал муж. – О господи, до чего я неуклюжий.
Она чувствовала на спине его руку, плоскую, как блюдо для мяса, а вторую – на талии, тяжело, по-хозяйски обнимавшую ее. Поклонившись после танца, Джон с жаром сказал:
– Розмари, ты самая красивая женщина в зале. А я – самый счастливый муж во всей Южной Каролине.
Розмари боролась с желанием высвободить руку.
– Только в Южной Каролине? – вымолвила она.
– Во всем мире. На каждом континенте этого благодатного мира! – Пухлые теплые губы поцеловали ей руку.
Когда они снова встали в пару для кадрили, в дверях возникло какое-то движение и к ним поспешил служащий с верфи. Джон, наклонив голову, слушал, что тот шепчет ему на ухо.
Хейнз обернулся к жене.
– Дорогая, я должен идти. На берег выгрузили боеприпасы, которые, похоже, предназначались для янки. Отдай мои танцы другим. Не хочу портить тебе вечер.
Розмари пообещала так и сделать.
Спустя десять минут после ухода Хейнза рядом с ней оказался Эндрю Раванель. От него сильно пахло ромом и немного потом. Он чересчур низко склонился.
– Розмари…
– Капитан Раванель, разве мы разговариваем?
Эндрю грустно улыбнулся.
– У тебя есть все основания сердиться. Я самый худший мерзавец во всех Низинах.
– В последний раз, когда мы близко общались, вы скомпрометировали меня, сэр. Полагаю, что своим замужним положением я обязана именно вам.
– И что, стало хуже? Джон Хейнз – муж… неплохой.
Розмари прищурилась.
– Берегитесь, сэр.
Брови Раванеля взметнулись в притворном изумлении.
– Если я вас снова обидел…
– Я еще не простила прежнюю обиду, – перебила Розмари.
– Я сам себя не могу простить! Я глаз не сомкнул, все думая, можно ли как-то рассчитаться за тот безумный поцелуй. Но, Розмари, разве в тот момент мы владели собой? О боже! Никогда не забуду, как… Терпеть не могу иронию. А вы разве нет? Какая ирония, что мое признание в любви разделило
Перерыв между танцами, когда оркестранты исполняют классическую музыку, а публика свободно прогуливается по залу.
