делки и жужжалки, скутеры, унициклы и прочие средства передвижения. А чего ж и нет, с нынешними-то батареями…
Я и впрямь сажусь на лавочку, смотрю на проносящиеся мимо транспортные средства, на девчонок в разлетайках, или как там зовётся их нынешняя мода, но читалку не достаю. Я смотрю на гладкую поверхность пруда, он давно уже зарыблен, и вода в нём чистая, но сейчас мне кажется, что над нею медленно поднимается лёгкий туман, наползая на зелёный берег.
Вот промчалась очередная скутеристка, и дорожка пустеет. Я жду. Я знаю, что теперь будет.
– Здравствуй, здравствуй, дорогой!
Она всегда приходит первой. В старомодной шляпке с вуалеткой, в тонких летних перчатках, бордовом лёгком пальто. Седые волосы тщательно завиты, блестят золочёные дужки.
– Здравствуй, тётя Соня.
Она оглядывается. Бормочет себе под нос:
– Ну надо же. Чего понастроили!.. А вот этого не помню, совсем. Тут же раньше домина стояла!..
– Стояла, тёть, стояла. Вид портила. Снесли её, слава Богу. Восстановили, как было.
– Совсем как у меня на Пятницкой…
Ближайший куб мигает, в нём появляется отрывок чёрно-белого старинного мультфильма «Шпионские страсти», тот самый, где вражья подлодка всплывает не где-то, а именно в Патриарших прудах, тогда называвшихся Пионерскими.
Тетя Соня оглядывается. Ей никто не мешает – уже какое-то время мимо нашей лавочки не пронеслось ни одного скейтбордиста или унициклиста.
Да, Патриаршие изменились. Параллелепипеды безликих строений исчезли, уступив место двух- и трёхэтажным особнячкам, словно тут вновь девятнадцатый век. А что, можно – молодым-то простор подавай.
– Сейчас и остальные придут, – говорит она. – Спасибо, дорогой, что позвал.
– Да о чём ты, тётя…
– Зря дома сносили, – заявляет она вдруг непреклонно. – Уж какие были, а тоже история. А теперь это… новое всё. Не знаю. Надо ли было…
В кубе вновь сменилось изображение. Теперь там появляются те самые «незнакомцы», не разговаривать с которыми призывал Михаил Афанасьевич Булгаков.
– Ну, впрочем, хватит обо мне, дорогой, – решительно говорит тётя Соня. – Сейчас Нонна с Ёлочкой придут, тоже удивятся, небось… Про себя расскажи. Давно ведь не виделись!
А что же тебе рассказать? Что жизнь в восемьдесят семь, конечно, не мёд и не сахар, но при должной смазке даже не очень скрипишь, и даже песок не очень сыплется – ну, если за собой следить? Москва нынче – город молодых. Им всё интересно. Они никогда не станут старыми; им, во всяком случае, так кажется. Вот голограммы теперь в моде. Как пальцами печатать, все уже, по-моему, забыли. Суета сует и всяческая суета…
– Рассказывай! – торопит меня тётя.
И я начинаю говорить. О том, как почти каждый день прихожу сюда, на Патриаршие, как хожу вокруг них, как из игры солнечных бликов рождаются образы, и как я переношу их на бумагу. То есть, конечно, в ноосферу. Сейчас в моде визуалки, короткие скетчи, анимированные программой, но старый добрый текст, представьте себе, до конца так и не умер.
– Конечно, – перебивает меня тётя Соня. – Некоторые вещи только прочесть и можно. Уж я-то знаю!.. О, а вот и они! Пожаловали наконец-то!
Тётя Нонна и тётя Елена, среди домашних – по-прежнему Ёлочка, останавливаются перед нами.
– Насилу прошли, – они тяжело дышат.
– Почему? Что такое? – пугается тётя Соня.
Новоприбывшие смотрят на меня. А потом – на вереницы новых, чистеньких, уютных, истинно «московских» особнячков, кои так тщательно восстанавливали, по крупицам собирая чудом уцелевшие чертежи и планы.
– Душно тут у них, – тётя Нонна поправляет шарфик. – Душно, не продохнуть с новья этого…
– Да уж, – поддерживает сестру Ёлочка. – Со старыми домами лучше было! А теперь – еле дошли! Вот как теперь будем?
– А что же случилось? – я начинаю тревожиться.
– Да вот понаставили всего этого самого! – сердится тётя Нонна. – Новое, чистое, дышать просто нечем!
– Будет вам, сестрички, – отмахивается тётя Соня. – Прошли и ещё пройдём. Спасибо тебе, дорогой, – она оглядывается, встаёт. – Пойдёмте, до павильона дойдём?
Мы идём, все вчетвером. Голокубы мигают нам вслед, тёти всматриваются в них, я стараюсь пояснить. Кое-что, однако, они знают лучше меня…
– Мы ж сюда на каток зимой ходили, – говорит Ёлочка, поправляя шляпку. – Там ещё был такой молодой человек, в свитере с ромбом, ах!..
Остальные хохочут.
– Надо же! Ты и это
