побежал. Безуглый бросился за ним.
С Андроном они встретились недалеко от убитых медведей. Он держал в руках ствол и обломок ложи. Шабур[15] и рубаха его были изорваны, болтались длинными лоскутами. Оголенная шерстистая грудь отливала золотом. На ней краснели четыре неглубокие царапины.
– Поиграл со мной зверишка, трафь его в копалку.
Андрон говорил сконфуженно, точно извинялся за свою оплошность.
– Палец средний ему хто-то из вас отстрелил. Он на меня лапой-то ранетой замахнулся, ровно нечистик вилами. Навалился, язва, из роту душина…
Андрон плюнул.
– По полому месту угадал ты, Федорыч. Пуля аж сгукала у ево в ребрах.
Он протянул Безуглому руку, попытался улыбнуться.
– Настоящий ты мне товарищ и друг.
Андрон задергал губами, заморгал.
– Однометом задрал бы меня зверь…
Он устало сел. Помольцев вздыхал, молчал. Безуглов отвернулся и долго сосредоточенно разглядывал свою винтовку.
Убитые медведи лежали темными круглыми обрубками. Безуглый садился на них верхом, теребил их за уши, за лапы, мерил длину их когтей, разглядывал густоту шерсти. Он был очень похож на ребенка, занятого интересными игрушками. Андрон, не отрываясь от работы, поглядывал на него с ласковой усмешкой. Он сидел полуголый и чинил свою рубаху. Помольцев старательно точил ножи.
Безуглый обрадовался, когда Андрон встал, оделся, засучил рукава. Помольцев отложил в сторону точильный брусок, спросил:
– Беловать будем?
Андрон посмотрел на солнце.
– Однако время.
Безуглый начал перевертывать одноклыкого на спину. Андрон остановил.
– Помешкай, Федорыч, я сперва надрез сделаю.
Он быстро, как опытный закройщик материю, раскроил шкуру зверя на груди, на брюхе и на лапах. У всех медведей шкуры с внутренней стороны были в рубцах от когтей, зубов и пуль. У светло-бурого между двух сломанных и неправильно сросшихся ребер завяз многолетний засаленный комок свинца. Охотники неторопливо работали ножами. Для них каждый кусок шкуры раскрывался, как страница звериной летописи. Они иногда вонзали свои ножи в туши, определяли толщину мяса и сала. Медведи были мясисты и жирны. Ножи погружались до рукояток. Охотники сладко жмурились, качали головами. Андрон поднял наравне со своим лицом красное сердце клыкастого.
– Видал, Федорыч, серсе-то у нево маненько не с мою голову? Гляди, машина кака, ни пятнушка, ни полосочки, ровно из чурки выточено. С эдакой колотушкой он на любую гору скачет без задыху.
Капля крови крупной, темной вишней упала Андрону на рубаху, скользнула вниз. След ее вспыхнул, как царапина. Андрон положил сердце, стал вытягивать кишки.
– Меряй не меряй: тридцать два аршина у кажного. Очень они для вожжей способны. На морозе не мерзнут.
Андрон разнимал медведя на
Шабур – домотканый зипун, балахон, армяк.
