а ночью – ты, пьяная лыва! Поди кишки-то все переело самогоном?!
Будто ругала, а масляная поволока в глазах лучила ласку и тепло. Никита и все присутствующие любовались Настей. А она, будто в поучение всем приисковым мужикам, продолжала:
– Ты думаешь, от доброго все бабы без животов и, как бешеные собаки, цапаются на бездельных посиделках и ворожат на лесного? Да какая это жизнь? Ни тебе поесть, ни тебе одеться, а у мужиков думки в самогон ушли… А нашу бабью подмогу забыли в отделку! Партизанами скрывались – кто вас, язвенских, наблюдал? А пришли домой – и час от часу не легче.
Никита насмешливо щурил серые глаза и тянул ворчащую трубку.
Один из приискателей в шутку хотел ухватить Настю, но она ловким толчком отбросила его руку и еще пуще ополчилась:
– Не лапай, парень! Такой же хлюст! Поди, бросил не одну, а пачками, – по шарам видно! Гляди, парень, как бы твово мастерства щенят не подбросила какая сюда…
И залилась хохотом; сразу стала прежней Настей, веселой девицей, не дававшей себя в обиду. В крутое время партизанщины Настя была надежной связью с блуждавшим вокруг прииска отрядом.
– Чертова ты, Настя, баба! – заговорил Василий. – Да разве тебе в эту куриную слепоту играть на баптистских спевках, когда из тебя выйдет хороший женорг. Я еще и раньше знал, что голова у тебя на умном месте приделана.
Настя строго взглянула на него и уже прежним, обидчивым и неприязненным голосом подавила веселое настроение.
– Ты по себе и о себе, а бога не подтыкай! Твоему делу я не помеха, и ты мне не суй в рот, чего я еще не хочу.
– Да врешь ты, трепачка проклятая… Ведь только что судачила о бабьих собраниях… А, язва! Одно слово – баба.
Никита закурил трубку и подсел к приискателям.
Разговаривали чуть не до рассвета.
А после ужина, когда в казарме остались трое, Настя, греясь около Никиты, расспрашивала Василия о городских порядках, об отношении советской власти к религии и женщине.
В мерцающих сумерках под гул железной печи мирно текла беседа, и Василий ощущал теплое успокоение. Сон уходил, а мысли, сменяя одна другую, заворошились скопом. И не мог понять сначала, отчего не спится…
«А ведь Яхонтов прав! Эта однобокость и забота о навалившихся тяжелою горою делах (на завтра и многие дни вперед) вывернет хоть кого». Но другая, непрошеная мысль протестовала.
Вслух, не отдавая отчета, спросил:
– А что, эта Валентина Сунцова с перцем? Звезда, видать?
Настя фыркнула в его сторону смешком:
– Звезда-то звезда, да не про тебя… Напрасно прицелился… Смотри, как бы техник Яхонтов не сломил тебе лен.
И загадочно, по-бабьи, намеками, похвалами почти до утра дразнила любопытство Василия.
– Они с ним, с Яхонтовым-то, пара… Давно он подкатывает коляску, да не так девка скроена! Так и держит его, видать, на сухом… А он все глазенки проглядел. Вот антилигент и то
