был помещен на остров, от греха подальше). Слазали на колокольню собора святого Ульфа, а теперь толпились у подножия памятника доктору Арно Каспару – большая компания, человек в двадцать, под предводительством того самого Богдановича, бессменного бармена и знатока студенческих ритуалов, – высокого, худощавого, с неизменной усмешкой и желтоватыми глазами. Часы на здании кунсткамеры пробили восемь часов вечера. По площади и примыкающим к ней узким улочкам сновали туда-сюда закутанные студенты и преподаватели, но на компанию, возглавляемую Богдановичем, они не обращали никакого внимания. Не потому, что не видели, а потому, что местная амберхавенская вежливость требовала не пялиться, даже если кто-то колдует прямо под открытым небом.
– Пора, – уронил Богданович. – Сейчас сыграем в фанты. Фонарики ставьте на землю.
Спорить никто не стал. Богданович знал, как лучше. Он всегда предводительствовал студенческими гуляниями.
Бармен заложил руки за спину и встал лицом к памятнику, будто советуясь с ним.
– Подходите по одному, – пригласил он студентов, не оглядываясь. – Потом объясню.
Заскрипел снег – кто-то решился первым.
– Хикори-дикори-док, мышь на будильник – скок! – произнес Богданович.
Ленни Хиршхорн смотрел на свою ладонь, в которой лежал круглый перламутровый циферблат от наручных часов – без стрелок, но с цифрами.
– Следующий! – скомандовал Богданович и, не оборачиваясь, продолжил: – Тонкая девчонка, белая юбчонка, красный нос, чем длиннее ночи, тем она короче от горючих слез.
… Инго, король Радингленский, который учился на Магическом факультете под маскировочной фамилией Ларсен, терпеливо ждал своей очереди. Он догадывался, что происходит: наверно, именно так Филин в свое время получил калейдоскоп в мизинец длиной. А может, фарфорового совенка? В отличие от остальных, Инго даже не притопывал от холода, – почему-то не мерз. Через некоторое время Инго перестал вслушиваться в считалки, лимерики и загадки, и вглядываться, кто что получает. Король думал о своем, о радингленском, но тоже смотрел на памятник: на бронзовом блестящем цилиндре доктора лежала пушистая снежная ермолка.
Студенты приглушенно переговаривались, показывали, кому что выпало. Девушки хихикали и ахали. Выигрыши попадались весьма неожиданные, и самое интересное, что со словами очередного заклинания они порой никак не соотносились, – все эти витые морские ракушки, стеклянные шарики, елочные сосульки, батистовые платочки и прочее и прочее. Или соотносились, но как-то очень причудливо. Но последнее обстоятельство студентов не удивляло.
Очередь постепенно подходила к концу. Богданович слегка осип. Инго перевел взгляд на витражные окна кунсткамеры, которая закрывалась рано: там горел одинокий огонек. Лампа дежурного мага. Когда-то запирали защитными чарами, но лет тридцать назад, после неприятной истории с Белой Книгой, добавили сигнализацию и охрану. Так надежнее.
– Жил
