Село подмосковное. Степанка-пушкарь
Не спят на Пушкарном дворе. Едва рассвет забрезжил, на всю избу зычно раздался голос старшого:
– Подымайсь!
На нарах завозились, зашумели. Сергуня продрал глаза, спустил ноги вниз. Кто-то, верно сам старшой, высек искру, вздул огонь. В тусклом свете лучины люди копошились, кашляли. В избе дух тяжелый, спертый.
– Дверь распахни! – подал голос Богдан.
В открытую дверь потянуло свежестью. Качнулся огонек лучины. Задвигались на стене уродливые тени. В барачной избе, построенной на Пушкарном дворе, жил бессемейный работный люд, не имевший в Москве пристанища.
Богдан с Игнашкой давно переселились на Пушкарный двор. Мечтали, на время, ан который год минул…
– Степанка, слышь-ка, пробудись, – толкнул Сергуня друга и принялся надевать лапти.
Степанка нехотя оторвал голову от нар, проворчал:
– И чего спозаранку всколготились?
Одеваясь, продолжал ругаться.
– Айда умоемся, – прервал его Сергуня.
– Желания нет. Все одно за день измажешься.
Выбежал Сергуня во двор, сереть начало. Гасли звезды, и на востоке заалела заря, яркая, к ветру. Он уже перебирал листья деревьев, лез Сергуне под рубаху. Пушкарный двор ожил. У плавильной печи возился народ. Слышался стук топоров.
Спустившись к Неглинной, Сергуня торопливо поплескал на лицо, помыл руки и, вытеревшись рукавом, заторопился в избу.
Стряпуха разложила по глиняным мискам кашу.
– Ну-тко начнем, – сказал мастер и постучал деревянной ложкой по краю стола.
Черпали споро. Не успели начать, как опорожнили миску.
«Ели – не ели, а в животе пусто», – подумал Сергуня.
Богдан пошутил:
– Вы, робята, брюхо веревкой подтяните, гляди урчать перестанет.
Тут старшой снова голос подал:
– Засиделись, пора на работу.
Мастер Богдан поднялся первым, за ним, подражая отцу, Игнаша. Богдан проговорил:
– Тебе, Сергуня, со Степанкой урок, медь носить от плавильни.
Сергуня промолчал, а Степанка, выходя, буркнул:
– Какой день носим. Когда обучать будешь?
Мастер положил ему на плечо руку, ответил строго:
– Когда тебе любая работа у нас не будет в тягость, тогда на иное переставлю.
В тот день у плавильной печи случилась беда.
Поначалу все шло как обычно. В кузницах ковали железо. Мастер Антип священнодействовал, варил бронзу. От печи пылало жаром, чухали глухо мехи, посылая в ее огненное чрево воздух и известковую толченку. Иногда Антип настораживался, прислушивался к доносившемуся из печи клекоту. По одному ему понятному признаку проверял, готова ли бронза.
Боярин Твердя, изнывая от безделья, умостился неподалеку от печи на бревне, зевал. Скучно. Размяться бы,
