тиун.
– Так ли? – прищурил один глаз Курбский – Погоди, Еремка, у государя побываю да усталь скину дорожную, самолично поспрошаю, отчего княжий оброк утаивают. Всех мужиков, за кем недоимка числится, гони на усадьбу.
Тиун чуть не сломился в поклоне.
Курбский грозно нахмурился, сопел. Наконец промолвил:
– Кафтан новый и сапоги. Да не мешкай. Государю, поди, уже донесли о моем возвращении.
У государя радость превеликая. Любимая, борзая, Найдена, ощенилась. Василий, как прослышал о том, сразу на псарню заспешил.
В полутемной просторной псарне тепло, едко разит псиной.
Отгороженные друг от друга, скулят и подвывают породистые собаки. Государь любит охоту с борзыми.
Усевшись на маленькую скамеечку, Василий уставился на Найдену. Позвал ласково.
Борзая разлеглась на соломенной подстилке, лижет щенков. При виде хозяина подняла голову. В усталых глазах благодарность.
Седой псарь подставил ей глиняную миску с молоком.
– Не студеное, Гринька, суешь? – строго спросил Василий.
– Нет, осударь, из-под коровы, парное.
– Ну, ну, гляди, с тебя спрос.
– Чать не впервой, – обиделся псарь.
Найдена поднялась на длинных ногах, залакала громко, жадно.
– Не мог ране накормить, – заметил недовольно Василий.
Псарь смолчал.
Мягко ступая, подошел оружничий, боярин Лизута, остановился за спиной государя. Из-под меховой шапки выбились космы рыжих волос. Темная шуба из заморского сукна на плечах усеяна перхотью. Склонившись к уху великого князя, вкрадчиво зашептал:
– Осударь, князь Курбский на Москву из Литвы воротился.
Василий повернулся к нему, вскинул брови:
– Что из того?
– В Можайске Курбский встречу имел с братцем твоим, Симеоном.
– И о чем у них речь велась?
– О том не проведал, осударь, – дугой выгнулся Лизута.
– Отколь известно тебе, боярин, о встрече Семена с Курбским?
– Истинный слух сей, осударь. Можайский воевода, Андрюха Сабуров, письмом меня уведомил. Гонца срочного пригнал. А еще прописал Андрюха, что великий князь Литовский Александр скончался.
Василий сказал хрипло:
– Что? Отчего сразу не сказал мне о том?
Боярин задрожал. Василий перевел взгляд с Лизуты на Найдену, долго думал о чем-то. Потом вспомнил о стоявшем рядом Лизуте, сказал:
– За верность твою, боярин, жалую тебя песиком от Найдены. Как подрастет, возьмешь. – И кивнул на беспомощно ползающих по соломе щенков.
Лизута снова прогнулся в крючок. На дряблом лице угодливость.
– Милостив ты ко мне, осударь.
Сани катились вдоль Москвы-реки. Лед посинел, местами подтаял, но еще не тронулся. Чернели на берегу вытащенные с осени лодки. Слеглые сугробы грязные.
