вторую неделю.
Светало. Все яснее различались кусты и береговые обрывы. Попов уже сделал одну бердовку и был на втором переходе. Кивиль пела, размахивая остолом. Собачья упряжка вынесла их нарты за обрывистый мыс. На высоком берегу Кивиль увидела бревенчатые башни Нижне-Колымского острога, освещенные утренней зарей. Ниже, у самой реки, она увидела людей. Там мелькали топоры, визжали пилы, оттуда слышались стук молотков и русская речь.
Пение Кивили оборвалось. Она испуганно оглянулась на Попова, но его лицо было веселым. Он махал рукавицей и кричал.
Плотники заметили подъезжавший обоз. Бросив работу, они с веселыми криками побежали вниз на лед навстречу путникам. Толпясь, люди окружили нарты. Приветствия слышались со всех сторон. От шума и суматохи у Кивили стучало сердце. Она видела, как широкоплечий, бородатый мужчина с приветливым русским лицом, это был Дежнев, обнимался с Поповым.
– Ну, брат Федя, и заждались же мы! Ишь ты, какую красавицу отхватил! – говорил Дежнев, потрепав Кивиль по щеке. – Батеньки! Фомка с Сидоркой! Здорово! Отколь взялись? А я думал, вы где-то там, на Яне, промышляете!
– Мы, мы и есть, – пробасил Фомка, кланяясь.
– Доброго здоровьица, Семен Иваныч, – тонким голосом отозвался Сидорка. – Э! Прочь, гадюки! – крикнул он на сцепившихся в драке собак.
– Как живешь, старина?
– Как бог пошлет, – отвечал Фомка. – Ино летом, ино скоком, а ино и ползком. Дождь вымочит, солнышко высушит, ветры головы расчешут.
– Такой же! А ты как, Сидорка?
– Тощ, как хвощ, живу тоненько да помаленьку. Бывает, и Сидорка с Фомкой гуся жарят. А бывает, и брюхо есть, да нечего съесть.
– Ну, брат, нынче в брюхе будет!
– Ты подумай, Семен Иваныч, какие это друзья! – сказал Попов. – Это они из-за нас с тобой тысячи две верст отмахали. Пришли о незваных гостях весть нам принесть. Михайла, слышь, Стадухин лихого человека Анкудинова к нам засылает. Не хочет пустить нас на Погычу-реку раньше себя, Михайлы, – прибавил он вполголоса.
– Ишь, чего! Думают, на Руси все караси. Ан и ершики попадаются! Спасибо, друзья. Но рассказывать после будете, в избе да в тепле. Русская кость тепло любит.
Собак распрягли и нарты миром затащили на косогор. Часом позже, сидя на лавке перед пылавшей печью, Фомка с Сидоркой, перебивая друг друга, рассказали о заговоре Стадухина с Анкудиновым.
– Мужик лишь пиво заварил, – проворчал приказный Гаврилов, – а уж черт с ведром.
«Эх, Михайла, Михайла! – думал Дежнев о своем давнем товарище-однополчанине Стадухине. – До чего довела тебя гордость! А жаль… Умный ты мужик. Но поддаться я тебе не поддамся. Тоже ведь и мы не лыком шиты, злой ты мой человечище…»
Дежнев сердечно поблагодарил Фомку с Сидоркой. Он обрадовался, когда услышал, что они напрашиваются идти с ним по морю.
– Таких, –
