испытывает чувство вины перед Иосифом из-за того, что послала его работать в таком раннем возрасте. Но ведь и я делаю множество тяжелых работ, и притом я моложе его на четыре с половиной года!
Даже дядя обратил внимание на странное отношение ко мне и упрекнул маму:
– Почему ты все время прогоняешь ее наружу, пусть посидит с нами!
– Если она будет сидеть с нами, завтра утром у нас не будет воды! – сухо ответила мама. Ей и в голову не приходило, что за водой может сходить кто-нибудь другой.
На семейном совете дядя заявил, что мы должны оставить Малые Бугры и поселиться в Парабели.
– Какой толк от вашей жизни в колхозе? Вы все равно в нем не работаете. Берл работает в Парабели. Средняя школа тоже находится там. В Парабели есть небольшая еврейская община, а здесь вы совсем одни. Я вам помогу, купите домик в Парабели, с огородом, будут у вас свои овощи, и вы не будете так нуждаться!
Эти слова звучали как небесная музыка. Правда, и Парабель – довольно жалкое село, но в то время оно было для меня вершиной желаний. Когда кто-нибудь в поселке говорил «я иду в Парабель», это звучало как «я еду в Москву». Все нужное и хорошее было сконцентрировано там.
Дядя предложил также подумать о покупке коровы. Родители отнеслись к этому с сомнением: придется покупать сено и, кроме того, сдавать государству в виде налога около двухсот литров молока в год. Едва ли это окупится.
– Я советую вам все рассчитать и проверить, оправдывается ли это, – сказал дядя Илья. – В селе Сузун, где мы жили, многие эвакуированные держали коров и говорили, что это решает для них проблему молочных продуктов. Мы не купили, потому что Марии в ее возрасте (около пятидесяти лет) трудно ухаживать за коровой. Мы могли позволить себе покупать молоко, творог и масло, не тратя силы на это.
Три дня они пробыли у нас, и в течение этих дней дядя и тетя проявляли ко мне особое тепло, к какому я вообще не привыкла. За день перед отъездом дядя сказал моим родителям:
– Мы хотели бы взять девочку с собой. Мы растили бы ее как родную дочку. В Ленинграде у нее будут хорошие перспективы на будущее.
Он подошел, погладил меня по волосам и спросил:
– Ты хотела бы уехать с нами?
– Это невозможно! – воскликнула я в замешательстве. – Я ведь не свободна, я записана в комендатуре как ссыльнопоселенка…
– С комендатурой я бы все уладил. Мне известны случаи освобождения детей моложе 16 лет.
Не забуду мечтательное выражение в глазах дяди и тети. У них были взрослые сыновья, давно покинувшие родительский дом, и им хотелось иметь дочку, но они знали, что в их возрасте детей у них уже не будет. Я могла быть для них осуществлением мечты.
Все это звучало очень соблазнительно, но оставить мою семью навсегда? При всех моих обидах на маму я была очень привязана к родителям. Я бросилась к маме и обняла ее. Она спросила:
– Ты хочешь оставить нас?
Я
