tle>Предисловие
Закономерным стало введение в классификационный перечень дисциплин, необходимых для подготовки философов и культурологов семиотики культуры и лингвистики. Таким образом, по мнению законодателей современного образования, подготовка культурологов вне семиотики невозможна. Критиковать такой подход было бы неразумно, ибо в таком отношении к данной дисциплине есть серьезный научный резон. Начиная с Ф. де Соссюра, семиотика сначала развивалась в недрах лингвистики. Но затем предмет анализа постепенно стал расширяться, захватывая все более обширные сферы культуры. На рубеже XIX–XX столетий зародилась новая наука – семиотика. Эта наука о знаках вызрела в недрах лингвистики, когда с позиций выявления закономерностей языка, стали исследовать литературу и явления, входящие в ее рассмотрение. Вместе с методами лингвистики семиотика также активно стала использовать и методологию логики и математики. Семиотика возникла на стыке нескольких дисциплин. Возникновение ее было случайным, спонтанным, но результаты оказались ошеломляющими. На основе семиотической методологии исследуемые объекты – в первую очередь явления литературы, мира вещей, анализируемых с позиций языка – стали по-новому осмысляться, явили миру новые, непознанные до времени грани. К тому же оказалось, что методология семиотики чрезвычайно близка кибернетике. Традиционно мышление и язык рассматривались как взаимосвязанные и определяющие друг друга явления. Язык рассматривался лишь как деятельность, сущность которой не тождественна ее объективированному продукту. Однако, начиная со второй половины XX века, стала происходить модернизация рационалистической модели знания. Теперь уже становится очевидным, что происхождение и эволюция языка приводят к социальному контексту, язык становится социализирующим фактором. Стало очевидным, что функция языка как социализирующего фактора призвана описать многообразие социальных практик и отношений к окружающей действительности, становясь практическим сознанием в рамках социальной прагматики. Не случайно лингвистика, и соответственно, семиотика, начинают пониматься как универсальный феномен социальной жизни, приобретая приоритетное направление, играющее важную роль в разрешении накопившихся проблем конца XX—начала XXI вв. Поэтому все гуманитарные науки, и в том числе философия, сталкиваются с проблематикой языкового значения как основополагающей в научном образовании. Оказалось, что язык стал социальной структурой, вложенной в модели действия и в интерпретации. Развитие семиотики в начале XX в. отразилось и на философских теориях. Примером может служить книга Бенедетто Кроче «Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика» (1902).[1] Кроче подводит философию и эстетику под знаковое поле лингвистики: принцип выражения («espression») объединяет «общую лингвистику» и философию, поскольку и та, и другая в пределе «экспрессивно-бытийны». Именно с Кроче философы XX в. активно обращаются к универсуму искусства и проблематике языка. Впоследствии многие философы видели в языке как семиотическом феномене один из важнейших методов познания действительности. М. Унамуно предрекал «омоложение метафизики в металингвистике, которая является подлинной металогикой».[2]
В конце XX в. философские концепции все больше обращают внимание на знаковость культуры, понимая, что предметом исследования поля многообразного художественно-эстетического опыта возможно лишь в его комплексном изучении на теоретическом, практическом и практико-теоретическом уровнях. Искусство XX–XXI вв. требует для его философского исследования отличных от традиционных форм и способов постижения, «конгруэтных уровню их арт-бытия».[3]
Иронизируя по поводу тотального заполнения современной гуманитарной научной сферы терминами семиотики, Малькольм Брэдбери пишет эссе-пародию «Язык для своих»: карманный справочник структуралиста». Протестуя против того, что мета-язык, мета-письмо и т. п. стали заполнять не только эстетику и философию, но и любую интеллектуальную деятельность, Брэдбери становится язвительным, выступая в памфлетах против этого новояза. В частности, он пишет: «на заре столетия появился Фрейд с новыми теориями о бессознательном, и теории эти полностью уничтожили невинность секса, а заодно, к счастью, и связанное с ним чувство вины. Фрейд доказал, что все вокруг – секс, поэтому даже кашлять или кататься на велосипеде стало гораздо интереснее. То же самое происходит сейчас и с языком. Он, как и секс, утратил невинность. И теперь семиотики доказали, что все вокруг – язык, включая и секс. Великий французский семиотик Ролан Барт продемонстрировал, например, что пища – тоже язык… на самом деле все, что мы выставляем напоказ, о чем подаем сигналы или чем обмениваемся, есть язык – будь то секс, пища, деньги, одежда, спорт или законные супруги. Все это система знаков, управляемая валютным курсом (неплохое, между прочим, название для современного романа). Я – язык, и вы – язык, хотя одни из нас в нем сильны, а другие – не очень. Вот так обстоят дела на сегодняшний день, но пусть это не повергает вас в суровое молчание. После того как секс потерял невинность, люди не перестали им заниматься. У них просто пропала охота притворяться, будто они не знают, что
