чье, где человечье, не сможет сам Господь. Но Рудольф в молитвах проводил времени столько же, сколько и в упражнениях с мечом, и то и другое одинаково выгоняет из человека зверя, оставляя его наедине собой, что сам есть и ангел, и зверь, и прах.
Доспехи Георгия Победоносца заняли достойное место в храме, император Карл увел потрепанное под стенами Зорра войско, я наслаждаюсь тем, что могу валяться почти голым на лавке, вместо того чтобы держать на себе два пуда железа, да все на коне, время от времени слезать на землю, снова залезать на это храпящее чудище, опять слезать, так что к концу дня уже и свои уши кажутся тяжелее шлема.
Утром слуга ясно намекал, чтобы я напялил на себя железо. Меня передернуло от макушки до пят от одной такой идеи. Я вывалился на улицу в простой домотканой рубашке, расстегнутой до пояса, простых портках, завязанных веревкой, и самых что ни на есть старых растоптанных башмаках, но зато каких легких и удобных!
Свежий ветерок холодил грудь и перебирал там волосы. Какое это счастье, вот прямо сейчас запустить руку за пазуху и с наслаждением почесаться, поскрести крепкими ногтями все то, что мечтал разодрать неделей раньше, когда потный и усталый тащился по жаре, с головы до ног, как устрица, закованный в тяжеленную скорлупу!
Городские ворота, измочаленные ударами тарана, исклеванные стрелами и топорами, раздвинулись с жутким, хватающим за душу поросячьим визгом. Пара измученных коней с усилием тащила крытую повозку. Возница то ли держал вожжи, то ли сам хватался за них, чтобы не свалиться. Его раскачивало, лицо землистое, бледное, глаза смотрели в пустоту. Мне показалось, что он заснул, едва миновали ворота.
Нещадно скрипя и раскачиваясь, повозка доползла до ворот замка, где я изволил стоять, глупо и счастливо улыбаясь солнцу. Дверца распахнулась, мелькнуло оранжевое с синим. Я увидел копну золотых волос, усталое бледное лицо с большими темными глазами. В следующее мгновение девушка оступилась на ступеньке, взмахнула руками, тонко и жалобно вскрикнула, падая. Мои руки распахнулись сами по себе. Она даже не пыталась освободиться из моих объятий. Застыла у меня на груди, расслабленно и счастливо, словно все ее существо в этот миг сказало с облегчением: «Наконец-то добрались!»
Рядом остановился мужчина, с удивлением пробормотал:
– Никак леди Лавиния?
Я с огромным сожалением поставил девушку на землю, но руки не отпустил, не мог заставить себя это сделать. Возница уже покинул облучок, лицо его было злым и угрюмым.
– Леди Лавиния, – прогудел он обеспокоенно, – как вы? Хоть теперь уже все можно… мы у своих!
Она слабо отстранилась, я сразу ощутил потерю. Ее удивительно теплые карие глаза взглянули мне в лицо снизу вверх. Она ответила ему обессиленным голосом, но с победной улыбкой:
– Не у своих. Теперь здесь наш дом…
Я все еще держал ее, на вытянутых руках, просто не мог отпустить, хотя делал вид, что придерживаю, измученную долгой дорогой. Возница, здоровенный мужик размером с Бернарда, взглянул на меня враждебно. Прохожие рассматривали девушку со сдержанным любопытством.
Она наконец пришла в себя, сказала слабо, но твердым голоском:
– Спасибо, что не дали мне упасть… Гунильд!
Возница торопливо отстегнул с пояса кошель, довольно тощий, и подал госпоже. Она порылась, я видел, как она тщетно ищет, наконец ее лицо озарилось улыбкой, достала медную монетку и протянула мне:
– Возьми и выпей за прибытие леди Лавинии в Зорр к своему мужу!
Сердце мое рухнуло в пропасть. Всего две секунды я подержал ее в объятиях, но это уже моя женщина, в ней мое сердце, но она, радостная и счастливая, прибыла к любимому мужу, а мне… мне монету, как слуге!..
Я тупо взял монету, сунул ее в карман. Кончики пальцев уперлись в холодный металл. Я вытащил золотой кругляш со стершимися значками.
– Это… сдача.
Она машинально взяла, карие глаза взглянули мне в лицо с каким-то испугом. Теперь наконец-то изволила заметить меня, здоровенного простолюдина. Тонкие брови взлетели, а хорошенький ротик приоткрылся в виде буквы «о».
– Вольный стрелок, – произнесла она наконец.
– Да, мэм, – ответил я и вытер нос рукавом, – он самый.
Она посмотрела на меня со сдержанным отвращением.
– Я понимаю, – сказала она ровным голосом, – нашему королю служат даже лесные разбойники…
– Ага, – ответил я охотно. Высморкав поочередно обе ноздри ей под ноги, сделал вид, что жутко застеснялся, и потому подошвой звучно растер эти экскременты, причем ногу забрасывал, как конь копыто, как бы стряхивая подальше налипшее. – Мы… того, где больше плотють.
Она кивнула, сунула монету кучеру, мол, на пропой, тот едва не
