говорит, что он стар‹ей›шина местной еврейской общины, и справляется – известен ли нам поэт Мандельштам. Мы ответили, что – да, известен.
– Если так, – сказал старик, – поэты должны помочь поэту: Мандельштам арестован и сидит в Особом отряде.
Мы пошли в Особый отряд. Нам сказали, что среди арестованных на самом деле есть какой-то Мандельштам, но невозможно, чтоб этот был наш знакомый: такой уж непоэтичный на вид.
Самого Мандельштама нам не показали, однако, усомнившись в правильности подхода к поэзии со стороны Особого отряда, мы отправились к генерал-губернатору Батумской областии Бения Чхиквишвили.
– Посмотрим, кто это за человек, – ответил он и тотчас же распорядился по телефону доставить Мандельштама к нему.
Доставили.
Входит низкого роста, сухопарый еврей – лысый и без зубов, в грязной, измятой одежде и дырявых шлепанцах. Вид подлинно библейский.
Чхиквишвили взглянул на него и обратился к нам по-грузински:
– Я думал, в самом деле кто-нибудь, а это какое-то страшило, черт возьми. На него дунуть – улетит. Нашли тоже опасного человека.
Затем усадил его, дипломатически выяснил, что он действительно поэт Мандельштам, и вежливо извинился.
Мандельштам, как воробей, присел на край стула и начал рассказывать:
– От красных бежал в Крым. В Крыму меня арестовали белые, будто я большевик. Из Крыма пустился в Грузию, а здесь меня приняли за белого. Какой же я белый? Что мне делать? Теперь я сам не понимаю, кто я – белый, красный или какого еще цвета. А я вовсе никакого цвета. Я – поэт, пишу стихи и больше всяких цветов теперь меня занимают Тибулл, Катулл и римский декаданс…
Затем коснулся Крыма.[97]
Письмо Я.З. Черняка[98], редактора мицишвилиевской книги, к автору сохранило для нас реакцию О.М. на эти прижизненные мемуары о событиях десятилетней давности:
Забыл упомянуть, что на днях говорил случайно с поэтом Мандельштамом, который рвет и мечет по поводу строк, посвященных ему в В‹ашей› книге. Особенно волновался Мандельштам из-за ваших «цветовых» характеристик («…а я не белый и не красный…») – и требовал, чтобы я их устранил из рукописи. Я ему, разумеется, указал, что редактор не вправе вносить такого рода изменения, что редактор обязан вмешаться лишь в тех случаях, когда мемуарист искажает исторически бесспорные даты и т. д. Моим резонам Мандельштам, к сожалению, не внял – так что ждите от него грозного послания, смертоносное действие которого может быть ослаблено разве только тысячекилометровым расстоянием, отделяющим Вас от пылкого и по-африкански темпераментного поэта.[99]
Примерно в том же духе, что и грузинские поэты, описывает в своих мемуарах вызволение О.М. и Илья Эренбург.
Его, однако, считала необходимым поправить Н.М. Со слов мужа она рассказывала, что грузинские поэты, действительно, пришли в портовый карантин, где
Цит. по: Мицишвили Н. Пережитое. Тбилиси, 1963. С. 164–165.
Черняк Яков Захарович (1898–1955) – поэт и издательский работник, исследователь жизни и творчества Н.П. Огарева. В 1922–1929 гг. – ответственный секретарь редакции журнала «Печать и революция», в 1929–1931 гг. Я.З. Черняк работал редактором отдела русской литературы в издательстве «Земля и фабрика».
РГАЛИ. Ф. 613. Оп. 1. Д. 7122. Л. 209-209 об.
