но мне это было зачем-то необходимо. И я должен был как-то сказать об этом майору, сказать коротко, по-военному, так, чтобы он сразу все понял и поверил мне.
Но майор Твердохлебов не стал дожидаться моего ответа, резко поворотился и крикнул куда-то в полутьму коридора:
– Лаврентьев! Соколов у себя?
– Так точно! – ответил невидимый Лаврентьев, потом по коридору застучали торопливые шаги, и явился Лаврентьев – совсем юный младший лейтенант с погонами техника. Он небрежно кинул ладонь к фуражке и с любопытством посмотрел на меня.
– Проводите товарища к Соколову, – велел майор Твердохлебов и, ничего не объясняя, повернулся и шагнул в полумрак коридора, откуда явился младший лейтенант Лаврентьев.
Я в растерянности смотрел ему вслед, еще чего-то ожидая, на что-то надеясь. Я никак не мог расстаться с тем представлением о встрече со своим полком, которое создал в своем воображении.
И всегда-то у меня так: выдумаю нечто и поверю в свою выдумку, как в реальность, чтобы потом жестоко разочароваться. Всегда у меня так…
Но кого напоминает мне майор Твердохлебов? Где я видел такое же лицо… вернее, такое же выражение на лице – выражение крайней озабоченности? Ну да, ну да! Такое же лицо и у секретаря парткома нашего министерства, когда он шагает по длинным и тихим министерским коридорам. Только наш секретарь тяжеловат в походке и гладок лицом, а майор Твердохлебов телом легок и лицом жестковат. Во всяком случае, он совсем не похож на майора Смирнова…
Так вот они какие – нынешние замполиты!
– Так идемте? – обратился ко мне младший лейтенант Лаврентьев и рукой показал на лестницу – деревянную узкую лестницу с истертыми ступенями.
"Неужели это все та же лестница и те же ступеньки?" – подумал я, в волнении прислушиваясь к скрипу дерева под нашими ногами. И я готов был поклясться, что хорошо помню этот скрип ступенек, эту шаткость перил, словно это не я, сорокалетний, а тот двадцатилетний солдат, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, где меня в своем кабинете ждет подполковник Баранов.
Младший лейтенант Лаврентьев привел меня к двери с черной табличкой "Начальник штаба". Да, здесь всегда помещался начальник штаба – и это, вместе со знакомым скрипом ступенек, подействовало на меня успокаивающе.
Я не помнил того, своего, начальника штаба. Кажется, то был подполковник из бывших летчиков, отлученный от полетов по возрасту или состоянию здоровья. И видимо, поэтому поднявшийся из-за стола тоже подполковник показался мне начальником штаба из тех далеких лет, и было в нем что-то и от скрипа ступенек, и от черной таблички на двери, и от полутемного коридора на первом этаже. И подполковнику Соколову я не показался странным и неуместным посетителем: он радушно пожал мне руку, не спросил документы, стал расспрашивать, с кем я служил, и оказалось, что многих он знает сам, со многими служил. Правда, уже после меня.
Мы разговаривали с ним о том о сем, когда в кабинет вошел капитан, тоже уже в годах, и подполковник Соколов, кивнув в его сторону, сказал:
– Ну,
