спиной к дереву и упираясь широко расставленными руками в землю. Его высокий покатый морщинистый лоб сплошь покрывали крупные бисеринки пота. Мощная грудина, выпирающая из распахнутого ватника, тяжело вздымалась и опадала с каждым вдохом и выдохом. В расширенных зрачках явно читалась страшная боль, но он не издавал ни единого звука, только облизывал кончиком языка, покрытого белым налетом, посиневшие потрескавшиеся губы.
– Живой?! – приблизившись к нему, выпалил Антон. – Ты как? Что?..
– Ничего, – с легкой хрипотцой в голосе ответил мужик. – Только с ногой чего-то.
Только теперь, после этих слов, Антон заметил, что его правая ступня повернута в сторону под каким-то неестественным углом, штанина на голени топорщится, а вокруг бугорка расплывается широченное темное маслянистое пятно. Он осторожно прихватил нижний край штанины, напрягся, пытаясь разодрать ее по шву, но она не поддавалась. Антон закатал ее дрожащими руками и покачнулся от нахлынувшей дурноты. Из залитой кровью раны на крепкой, широкой, поросшей белесым волосом голени Чеботаря торчал острый желтоватый обломок кости.
– Подожди, я сейчас, – прошептал он. – Быстро за топориком сбегаю.
Антон встал, не поднимая глаз от земли, развернулся и шагнул вперед. Через несколько секунд он остановился как вкопанный, словно уткнулся лбом в невидимое препятствие.
Антон услышал слова Чеботаря, брошенные ему в спину:
– Бог тебе судья.
Он скрипнул зубами, пригнул голову, размял рукою шею, справился с чувствами, вломился грудью в густой кустарник и полез в гору.
Битый час потребовался им на то, чтобы взобраться на сопку. До пещеры они дотащились, измотавшись до предела. К тому времени уже почти стемнело.
Антон, едва переведя дух, снова взялся за дело. Он нарезал кучу кедрового лапника, уложил на него окончательно уморившегося Чеботаря и снял с его ноги примитивный лубок из коры, перевязанный тонкой лозой лимонника. Потом Антон развел большой костер, накипятил в котелке воды, дал ей остыть и отстояться. Он распустил свою нательную рубаху на лоскуты, смочил тряпку и осторожно прикоснулся к обширной страшной ране.
– Смелее, паря, – подал голос Чеботарь, прервав часовое молчание.
За все это время они и словечка друг другу не сказали.
– Не боись, тебе говорю. Давай-давай. Не мандражируй.
Но разговор и теперь не заладился. Мужчины перекинулись еще парой ничего не значащих слов и опять будто в рот воды набрали.
Антон тщательно обмыл рану, присыпал ее раскрошенной таблеткой стрептоцида, по счастью отыскавшейся в кармашке рюкзака, и наложил тугую повязку. Он снова нагрел воды в котелке, заварил чай, напоил им Чеботаря, только потом отошел в сторону, уселся на лапнике, обхватил руками колени и уставился в жарко полыхающий огонь.
В мозгах образовалась сплошная мешанина. Мысли путались и рвались, сплетались в какие-то невообразимые клубки. От этого в
