бы неладное. Искать стали. Они же знали, что мы вдвоем их ждать будем. Так было с ними уговорено. Придут, мол, и всем скопом на зюбряка[24] на дальние солонцы[25] повалим. Да пусть и поверили бы они в мою мохнатую брехню, а дальше что? Рано или поздно, но на него обязательно наткнулись бы. Это только вам, городским, кажется, что в тайге прячь все, что только хочешь. А вот хренушки! Здесь все доподлинно известно. Любой проныра местный в два счета самую малость отыщет. А Витек-то – не малость. С меня ростом.
– А ватник?
– А чего ватник? Сам я его и забросил на осину, когда понял, что ты всерьез в поселок лыжи навострил. Улучил момент, пока ты дровишки на хату таскал, и закинул. Никак нельзя мне было тебя отпускать. Ты же где-то про меня точно языком бы ляпнул.
– А зачем ты, спрашивается, вообще тогда, на реке, ко мне подвалил? Ведь спокойно мог пройти мимо.
– Я сперва так и думал, да вот не удержался. Можешь не верить, но страсть как захотелось к кому-то прислониться хотя бы на время. Прямо как магнитом потянуло. Вот и решил – невелика беда. Посижу, погреюсь у чужого костерка. Консерву пожую, словцом коротким перекинусь да попилю себе дальше. А тут дрянь эта навалилась!..
– Опять ты за свое? Я же тебя предупреждал?!
– А тут как хочешь. Хоть верь, хоть не верь, а я ж ее все одно у речки как тебя видел. Вот и струхнул, что одного меня она в момент прищучит. Орочоны-то много всякого про нее болтали. И о загубленных охотниках. Были случаи. Да и не раз. Не Витька, конечно, а других-то мужиков задрала эта стерва до смерти…
– Так, все! – жестко оборвал его Антон. – Хорош мне на уши навешивать. Я тебя, гада, точно придушу, если ты мне опять начнешь свои бесконечные сказочки рассказывать. Я уже ими сыт по горло. Понял? Язык прикуси и готовься. Через полчаса выходим.
Лоб Чеботаря опять покрыла густая испарина. Он задышал шумно, с присвистом, обессиленно откинулся на спину. Видно было, что его снова начинает жестоко ломать и трясти в лихорадке.
«Вот артист, бляха муха! – с трудом ворочал мозгами осоловевший от усталости Антон. – Это что же получается? Значит, он передо мной тут все время комедию ломал, а я как последний идиот за ним по тайге таскался! Получается, что это не я его, а он меня все это время за полного дурака держал».
Чувство жгучей обиды на крученого, изворотливого мужика вмиг захлестнуло его, пронизало насквозь. Кулаки сжались. Ядреный изощренный матерок готов был сорваться с языка. Он бросил наполненный злостью взгляд на побледневшее, изрезанное как-то вдруг неожиданно проявившимися глубокими старческими морщинами лицо Чеботаря, явно страдающего от жуткой боли, да так и застыл с открытым ртом, хватая воздух обветренными губами.
– Ты как? Слышишь меня, а? – через несколько минут озабоченно спросил Антон, нагнувшись над мужиком, разметавшимся на лапнике.
Злость его растаяла без остатка, как будто ее и не было.
– Слышу, – слабым тонким голоском отозвался Чеботарь.
– Давай-ка
