мо притягательное, некое щемящее чувство, которое при всем желании нельзя было назвать неприятным.
Постояв немного у окна, Наташа присела на диван в углу ординаторской и оглядела комнату. Вспомнила, как пришла сюда, в Пятую Городскую больницу, впервые год назад, после окончания мединститута, на время интернатуры. Тогда она еще была восторженной выпускницей с красным дипломом и считала себя невероятно грамотной и все-все знающей и понимающей в медицине. Сейчас она понимала, что все ее знания были чисто теоретическими и к реальности имели мало отношения. Тогда она была восторженной девочкой, идеалисткой, которой и в голову не могло прийти, что бывалые хирурги могут по ночам пить разведенный спирт, откровенно кадрить молоденьких и не очень медсестер и весьма цинично отзываться о больных, находящихся на их попечении.
Наташа, впервые окунувшись в жесткую действительность, поначалу была шокирована. Ей хотелось самой изменить здесь все, навести порядок и сделать так, как должно быть в идеале. Это теперь она понимала, насколько была наивна, что во всем виноваты не отдельно взятые врачи, а система здравоохранения в целом, а тогда… Она вспомнила, как пришла в кабинет к заместителю главного врача Алексею Дмитриевичу Никанорову и с горящими глазами в течение получаса вдохновенно вещала о том, какие недопустимые, по ее мнению, вещи творятся в отделении, что врачи забывают о своем изначальном предназначении, о том, что избрали святую профессию, что дорогостоящие препараты уходят налево, что для нормальной работы не хватает элементарных материалов и инструментов, не говоря уж о современных аппаратах…
В кабинет незаметно проскользнул старший хирург Миющенко, и замглавврача, приняв чрезвычайно серьезный вид, откашлялся и, кивнув, деловито заявил о том, что Наталия Константиновна, безусловно, абсолютно права, что он очень благодарен ей за своевременное заявление, что он лично проведет проверку, разберется во всем, накажет виновных и наведет порядок.
– Спасибо, Алексей Дмитриевич! – проникновенно воскликнула Наташа.
– Хорошо, а теперь идите, – махнул рукой замглавврача, и Наташа, окрыленная, вышла из кабинета с гордо поднятой головой, бросив победный взгляд на Миющенко.
Именно с ним у нее состоялся неделю назад предварительный разговор на эту же тему. Точнее, не состоялся, а она лишь хотела его завести, но Миющенко резко прервал ее и сухо посоветовал заниматься своими прямыми обязанностями и не соваться в то, в чем она ничего не смыслит. Наташу тогда буквально потрясла его реакция, и она решила пойти выше.
«Не может же всем заправлять здесь Миющенко! – думала она, направляясь для начала к заведующей отделением Маргарите Федоровне Старыгиной. – Он всего лишь хирург, хоть и старший!»
Однако Маргарита Федоровна Наташу так и не приняла, сославшись на сильную занятость. У нее и впрямь было несколько тяжелых дней, операции шли одна за другой, и Маргарита Федоровна, завершив их уже поздно вечером, сразу направлялась домой. И тогда Наташа пошла, что называется, ва-банк – к заместителю главного врача. Она бы отправилась и к самому главврачу, но попасть на прием к Виктору Иннокентьевичу Новожилову было не так просто.
Тем же вечером, когда она осталась дежурной на ночь, в ординаторскую пришел Миющенко. Он смерил Наташу мрачным взглядом, потом молча достал флакончик со спиртом и разлил в два стакана, один из которых протянул Наташе.
– Что вы, я не буду! – воспротивилась та.
– Да пей ты давай! – досадливо произнес Миющенко, опрокидывая свой стакан и наполняя его снова.
Наташа в изумлении смотрела на него, потом слегка отпила. Поморщилась, отодвинула стакан. Миющенко посмотрел на нее красными, воспаленными глазами, а потом закурил и, стряхивая пепел в цветочный горшок, вдруг спросил:
– Наташка, тебе сколько лет?
– Двадцать четыре, – удивленно ответила Наташа.
– А мне сорок восемь, – вздохнул Миющенко. – Стало быть, в два раза больше. И в медицине я уже четверть века. Ты что, думаешь, ты самая умная? Первая, кто все это заметил и решил устроить революционный переворот? Эх, дурочка!
Наташа вдруг почувствовала, что Миющенко, хоть и говорил грубовато, но все-таки без враждебности, а наоборот – с симпатией и словно бы жалея ее. А тот хлебнул еще спирта без закуски и, откинувшись на спинку дивана, заговорил… Он говорил несколько минут подряд, и она не перебивала его, а лишь слушала. А старший хирург говорил о том, что пришел в больницу таким же зеленым восторженным юнцом и никак не мог понять, почему на деле все оказывается совсем не так, как он предполагал… Что его тоже поражали и шокировали многие вещи, что он также радел всей душой за больных, за порядок в отделении и всей больнице, а теперь…
– Теперь, Наташка, я уже не горю желанием вылечить абсолютно всех больных, – с грустью поведал Миющенко. – И сделать все больницы полностью оборудованными, а всех врачей, берущих взятки, упрятать в тюрьму. Потому
