повреждений мозга нет и не будет. У нас всегда есть основания для оптимизма. Но точно мы не сможем узнать, пока он не придет в сознание.
– Когда?
– Невозможно сказать. Нужно ждать, и тогда посмотрим.
Может быть, никогда?
Хитер открыла глаза, пытаясь сдержать слезы, но удалось это не совсем. Она взяла свою сумочку с края стола и открыла ее.
Когда она высморкалась и промокнула глаза, хирург сказал:
– И еще одно. Когда вы придете к нему в реанимационную, то увидите, что он обездвижен смирительной рубахой и постельными ремнями.
Наконец Хитер снова встретилась с ним глазами.
Он продолжил:
– Пуля или ее кусок попал в спинной мозг. Есть ушиб позвоночника, но мы не можем найти перелома.
– Ушиб. Это серьезно?
– Зависит от того, были ли задеты нервы.
– Паралич?
– До тех пор, пока он без сознания и мы не можем провести некоторые простые тесты, нельзя так сказать. Если это паралич, мы сделаем еще одно исследование на перелом. Важно то, чтобы спинной мозг не был поврежден, нет ничего хуже этого. Если это паралич и мы сможем отыскать перелом, то загипсуем все тело, подсоединим тяги к ногам, чтобы оттянуть давление с крестца. Можно залечить перелом. Это не катастрофа. Есть много шансов, что мы снова поставим его на ноги.
– Но никаких гарантий, – сказала она тихо.
Хирург колебался. Затем ответил:
– Их никогда не бывает.
6
Одна из шести операционных палат выходила большими окнами в зал персонала реанимационной. Занавески на ширме были раздвинуты, чтобы сиделки могли постоянно наблюдать за пациентом даже со своих мест в центре круглой комнаты. К Джеку были присоединены провода кардиографа, который постоянно передавал данные на терминал центральной панели, внутривенная капельница, обеспечивающая глюкозой и антибиотиками, и раздвоенная кислородная трубка, нежно прикрепленная к перегородке между ноздрями.
Хитер приготовилась к шоку при виде состояния Джека – но он выглядел даже хуже, чем она ожидала. Лежал без сознания, поэтому, конечно, и лицо было вялое, бесчувственное, но это отсутствие одушевленности не было единственным поводом для страха. Его кожа была бела, как кость, с темно-синими кругами вокруг ввалившихся глаз. Губы были так серы, что она подумала о пепле, и библейская цитата прокралась к ней в голову, отдаваясь беспорядочным эхом, как будто ее и вправду произнесли громко, – прах к праху, пыль к пыли. Он казался на десять или пятнадцать фунтов легче, чем был, когда ушел сегодня утром из дому, как будто его борьба за выживание длилась больше недели, а не несколько часов.
Комок в горле мешал глотать. Она встала рядом с кроватью и не смогла говорить. Хотя он был без сознания, она не хотела с ним говорить до тех пор, пока не сможет управлять собственной речью. Хитер где-то читала, что даже в коме больные способны слышать людей вокруг них:
