понимаю. Это невыносимо.
– И я вас понимаю. Она теперь будто чужая.
– Она действительно чужая. Какой ужас… Она сегодня упала на мою жену, чуть не прибила.
– Но мы с вами, мы оба не в силах видеть её… такой. И как жена?
– Не в силах. Ничего, жива. – И он вкратце передал сцену.
– А если я буду её лечить, ответственность я разделяю с вами. Я про книгу, а не про жену.
– Разделяете. А что будет? С книгой.
– Я думаю: нужна ли мне ответственность? Может, подкинем её в библиотеку? Пусть они возрадуются и вылечат её за государственный счёт. – Пока мастер договаривал эту фразу, Кутузов чуть не задушил его. Мысленно, конечно. Наяву он с удовольствием колесовал бы его с особой жестокостью, поскольку мастер открыл ему глаза, а кто просил открывать.
– Открыли глаза, – машинально повторил Кутузов, и мастер подумал, что перед ним его убийца, пока потенциальный.
– Голубчик, вы даже по улице не сможете с ней идти спокойно. Мало того – книга музейная, два экземпляра на Земле осталось, к тому ещё и Библия. Это же получается кощунство какое-то.
– Да, кощунство, – эхом, Кутузов. – Знаете, я на днях в Интернете нашёл сайт объявлений: продаются иконы, каждая не моложе ста лет, все – «намоленные истинными православными верующими». Ответьте: как они торгуют этим? Кто составлял рекламное объявление? Кто и чем измерял, простите, намоленность именно истинными?.. И ведь ничего. Ничего! Торгуют! У них что, при каждой единице сертификат о намоленности, а также об источниках?
– Дорогой профессор, вы хотите сказать, что если все воруют, и нам можно? Какая-то уголовная у вас, простите, этика.
– Извините. Давайте решать наконец! – рассвирепел Кутузов. – Моя не моя, а видеть это невозможно.
– Невозможно, – отозвался мастер.
В разговоре не хватало вектора, Кутузов чувствовал. А, ну конечно, мастер так и не спросил, откуда она у меня вообще. Скажу – купил за полтинник на птичьем рынке, он в морду мне даст. И правильно. Кто поверит в рынок?
– Я купил эту Библию на птичьем рынке за полтинник, – спокойно сказал Кутузов.
Мастер усмехнулся:
– Я тоже так умею. Да ладно, что уж теперь.
– Вы думаете, я её и умыкнул из музея? – с лёгкой печалью спросил Кутузов.
– А я не знаю. Не видел и свечку не держал. Я реставратор. Хотите, всё сделаю, вам отдам, живите как можете. Только потом я вам не помощник.
– Хорошо, я оплачу лечение. Сколько?
– Три тысячи.
– Долларов?
– Евро. Или я зову милицию.
– По рукам.
– И по ногам, – недобро пошутил мастер. – В них, видите, правды нет…
На улице Кутузов пережил ярость и гнев, потом удушье, потом панику, горе и сгорбленность, печаль, грусть и опять ярость. Евроденег у него не было и пока не предвиделось.
