беженцами – пробиться через эту толпу к нужной двери порой оказывалось совершенно невозможно. Многодетные семьи, кричащий младенец, отталкивающий открытую – до стеснительности ли тут!.. – грудь пытающейся накормить свое дитя совсем юной, почти девочки, мамаши. Седобородые, в ермолках, ветхие главы кланов, оставивших насиженные двумя столетиями Черновцы и Хацапетовки – их принадлежность к клиентам ХИАСа казалась вполне очевидна, но и много молодежи – иные для убедительности перед визитом к чиновнику занимали у сидевших здесь же стариков ермолку. Их хитрость нередко приводила к вопросу – “Ну, хорошо, вы религиозный еврей, так? – и почему бы вам не ехать в Израиль… а вы проситесь в Америку”. Кстати, среди временных служащих ХИАСа было немало ребят, набранных в Израиле, куда они сами незадолго до того эмигрировали. Ну, ладно – репатриировались, в Израиле предпочитают это выражение, что вообще-то справедливо.
Только все же справедливо было говорить “беженцы” – люди ведь и правда бежали. Пусть легально, но бежали – надо ли объяснять, от чего? И – почему? Хотя сегодня, пожалуй, – надо. А в американских учреждениях эмигрантов так и называли – беженцы. Это потом, уже поселившись в Нью-Йорке или в Бостоне, беженцы становились “постоянными жителями”, обладателями так называемой “грин-карты”, не сразу, но два года спустя получали такой статус, – хотя к середине семидесятых эти удостоверения перестали быть зелеными, полиняв, приобрели цвет обычных документов, кажется, бело-розовый.
Впрочем, не только ХИАС – был еще Толстовский фонд, преимущественно для этнических русских, хотя нередки были исключения, так ведь и ХИАС принимал тоже и русских, и армян, и даже узбеков – отличи еврея из Ташкента от узбека, еврея из Баку – от азербайджанца… Была ещё католическая ИРЧИ – так, кажется, называлась организация со схожими функциями, были что-то еще и кто-то еще.
Так вот, беженцы повалили вдруг в Вену переполненными эшелонами, самолетами и, кажется, даже автобусами откуда-то из Чопа, через Польшу, через Венгрию, Чехословакию – всеми доступными и, бывало, недоступными способами. Еще бы, оказалось – можно уехать! Пару лет назад сама мысль – уехать? – казалась бы фантазией. И вот – уехали… Но как? – вагоны, пересекавшие границу Австрии, немедленно брались под охрану: вооруженные короткоствольными автоматами солдаты, в казавшейся беженцам необычной форме, стояли в тамбурах, на подножках, в коридоре вагона: совсем недавно погибли израильские спортсмены. Лучше не рисковать – арабы очень не хотят и боятся усиления еврейского государства за счет беженцев из СССР. И вообще – откуда бы то ни было.
Ну, хорошо, Вена, а что дальше? А дальше – у кого что. «Израиль? – пожалуйста, с дорогой душой!». Ночь, от силы две, в Шенгенском замке – и на самолеты. «В Америку? Это сложнее, тогда – в Рим. Учтите только, визу получите не скоро, если вообще получите. Может, в Австралию? А хотите остаться в Европе?» – «Не знаем… не знаем…» – «У вас кто-то есть в Европе? Нет? Ну, тогда – сначала Рим».
И теперь очень кстати оказалась мадам Бетина с ее кабинетами: те пять-семь
