мюзикл, чернуха с плохим концом,не нужно меня наказывать, не блюза хочу, а джаза бы, салатов-салютов-праздника,
портвейна и леденцов.
путь в счастье – кривые линии, все клинья – другими клиньями, вся жизнь об одном – уныние, проснуться б в другую жизнь.
бесчестность и лицемерие, оскалены и ощерены, воздастся Отцом по вере нам?
быть может, держись. держись.
минорная пентатоника ненужным и недопонятым заросшей тропинкой тоненькой —
к бессмертию приговор.
смоковницы обесплодели, и каждый второй – юродивый,
но каждый – своей мелодией
вплетается в общий хор.
Время врачевать и воскрешать
в озерной, тёмной, ледяной воде
русалочьего гребня разглядев
на дне узор заметный, ждём чудес.
и караулим
признание в небесном ведьмовстве:
закатный, дымный, невесомый свет.
узорчатым рисунком тонких вен
безлюдных улиц
любуясь, распознать обманный шаг —
в неоновых змеится миражах,
что время врачевать и воскрешать —
пришёл декабрь.
всё по кольцу, вот ключ, разгадка чар.
уходишь в темноту в вечерний час,
с рассветом возрождаешься, крича,
слепым и слабым,
побыв со смертью миг наедине.
и в вечной суете и беготне
потянется цепочка сонных дней,
пустых, бессчастных.
и крутим мы скрипучий маховик,
и наново мы учим алфавит,
мечась по миру в поисках любви,
горим и гаснем.
Тоска по белому
Смогом цвета затёрты. Зябко и дискомфортно.
Саммертайм сэднесс к чёрту – это бесснежный джаз.
Мёртвый ноябрь правит мороком сонной нави,
Выхлопом и отравой, гарью фабричной. Ржав,
Тёмен, нетрезв и болен, город мой похоронен
Микрорайонным морем многоэтажных барж,
Доверху загружённых камнем, песком, бетоном.
Осень у микрофона, бэком – холодный взвар
Ветра в подъездных стёклах, стены – кирпич и охра,
Грязным асфальтом мокрым выстланы небеса.
Белым подкралось счастье, хмурое часть за частью
Ластиком обескрасив, ад превращает в сад.
Вера
в «абракадабру» и «сим-сим», в случайность веря твердолобо,
и между «господи-спаси» и «пап-я-сам» мечась до гроба,
мы не умеем курс упрямо держать, хотя окружены
неразличимыми богами.
один распят? сто запасных божков покорно поджидают
нас между строк молитвослова,
мерилом ада или рая,
мерилом доброго и злого.
но мир окреп, обожествел, изгнав поблекшие химеры,
стал человеку человек –
опора, истина и вера.
сквозь пыль веков на нас смотри, времён грядущих антрополог.
парт кафедральных алтари, иконостасы книжных полок, небес пустая бирюза.
в баланс удачи и потери столбцами дат переписав,
жизнь
