на нас с Лариской. Лариска в ужасе смотрит на меня, а я молчу, не признаюсь, что это мой знакомый. Тогда она – обреченно, как агнец на заклание, – плетется дальше. Седов самым сердечным образом обнимает ее, блаженно прикрыв глаза, а мне говорит:
– …Молоденькая! Не то что ты – старая кошелка!
Вскоре после этой прогулки Лариска написала свой знаменитый рассказ «Канарский воздух». О том, как они, отдыхая с семьей на Канарах, присмотрели там шкаф и привезли его в Москву.
Бабушка чуть в обморок не упала.
– Вы с ума сошли! – говорит. – Зачем вы приперли с Канар этот шкаф?
(Ну, что-то вроде того, я рассказываю как помню.)
А мама с папой Ларискины отвечают:
– Это мы тебе просто привезли канарский воздух.
Тут они распахнули двери комода, купленного на Канарах, и оттуда повеяло морем и ветром и послышались крики чаек.
Кажется, дело происходит на остановке, все чего-то ждут. «Укол» по Ролану Барту здесь – в разобщенности фигур, отсутствии раскованности, мы видим одиночество каждого в отдельности человека в толпе, наше собственное одиночество, а главное – космическое одиночество этого человека. О нем, стоящем в центре, можно написать целую повесть – посмотрите на черты его лица, на его уши, руки… На его полосатую рубашку и клетчатый пиджак. Здесь каждый предельно одинок. Как будто люди выброшены из океана сознания на берег жизни.
Способность ясно видеть и глубоко проникать в увиденное – магический дар, к таким ясно видящим людям я всегда испытывала благоговейное чувство, старалась изо всех сил научиться у них, если они позволяли, – ходила за ними, пыталась поглядеть вокруг их глазами.
Однажды Юрий Коваль попросил меня написать предисловие к его книге, которая готовилась выйти в «Золотой библиотеке» издательства «Детская литература». Тогда я в свою очередь попросила старшего брата Юрия Иосифовича, профессора Бориса Коваля, рассказать о Юре – мне хотелось больше узнать об их детстве.
И он рассказал, как вечно поражался тому, что они с Юрой гуляли в одном дворе, ходили в одну школу, летом отдыхали на одной даче, практически вид открывался на каждом шагу один и тот же! Но то, что видел Юра, не видел никто. Он был как фокусник, ап! – и появляется дивный рассказ «Картофельная собака».
И все изумлены: ведь этого Тузика видели тысячу раз, хорошо знали дядьку Акима Ильича и его мешки с картошкой, но в общих чертах, на поверхности. А он, Юра, видел и Акима Ильича, и Тузика насквозь, он их жарко любил, он внимал каждому их проявлению, эти проявления накапливал – в голове или в дневнике, строго отбирал. Потом это все соединил, досоздал, дофантазировал, и в итоге:
«Картошка хорошая! – лукаво кричал Аким Ильич. – Яблоки, а не картошка. Антоновка! – Тут Аким Ильич вынул из котелка отваренную картофелину и мигом содрал с нее мундир, сказавши “Пирожное”…
– Дядь! – кричали издали ребятишки, когда я прогуливался с Тузиком. – А почему она картофельная?
В
