час за сигарету с фильтром.
В газете писали, что скоро экономический кризис рассосется, что все образуется, что скоро настанет жизнь совсем хорошая. Судя по фотогеничной ряшке политического деятеля, поделившегося с читателями оптимистическими прогнозами, лично у него дела обстояли очень даже неплохо. Фотографию кто-то снабдил неприличной надписью, а деятелю пририсовал свиной пятак. От этого он казался еще более цветущим и радостным. Как говорится, кому война, а кому мать родна.
За занавеской деликатно покашляли, давая понять, что Таран кому-то срочно понадобился. Хоть он находился не в поезде и никуда не ехал, собственное купе у него имелось – нижняя койка, занавешенная драной простыней с подозрительными пятнами и черными метками от сигарет. Большая привилегия для зэка, не относящегося к воровской братии. Тарану довелось немало поработать кулаками, ногами и различными предметами обихода, чтобы отстоять право на уединение.
– Кхе! – раздалось над ухом. – Кхе-кхе!
И кого принесла нелегкая?
Таран шумно задышал, притворяясь спящим. Но визитер не уходил, продолжая сопеть и топтаться рядом.
– Чего тебе? – спросил Таран, высунувшись из логова.
Перед ним стоял Бизнесмен Федька, прозванный так за маниакальную страсть что-то продавать, покупать или хотя бы обменивать по бартеру.
– Кукла есть, – заговорщицки подмигнул Федька.
«Куклой» на воровском жаргоне называлась пачка резаной бумаги, замаскированная денежными купюрами. Незаменимая вещь для жуликов всех мастей. Но Таран никогда не был жуликом.
– Я кидняком не занимаюсь, – сказал он, приготовившись задернуть простыню.
– Настоящая кукла, без бэ, – жарко задышал Федька кислыми щами.
Ноздри Тарана брезгливо сузились.
– Не девочка – в куклы играть, – отрезал он.
– С моей куколкой любой поиграть захочет, хи-хи. – От избытка чувств Федька прихрюкнул. – Ох и цаца! Надувная, слыхал про таких? Между ног две дырочки, а ротик изнутри бархатом обшит, мя-яконький. Собираюсь ее в аренду сдавать. Многие записались. Ты как?
Бизнесмен авторитетом в хате не пользовался, но воры его ценили и оберегали за умение раздобыть что угодно, начиная от мобильных телефонов и заканчивая жевательной резинкой, из которой тюремные умельцы мастерили массу полезных вещей. Бить его за деловое предложение Таран не имел права, а просто отшить Федьку ему показалось скучным. Полистав газету, он остановил выбор на странице, посвященной фоторепортажу с какой-то модной столичной тусовки. Одна из цветных фотографий изображала Катюшу Куршавель, сексапильную певичку, полусветскую львицу и особу, приближенную к сильным мира сего.
– Точно такую хочу, – заявил Таран, тыча пальцем в фото. – Сделаешь?
Бизнесмен Федька не стушевался.
– Моя кукла тоже светленькая, – обрадовался он, предвкушая выгодную сделку. – И волосики такие же распатланные. Значит, записываешься? Дырочки махонькие, непромокаемые, а…
– Что ты привязался ко мне со своими дырочками погаными, – перебил коммерсанта Таран. – Ты мне рот обеспечь, как у Катюши. – Он развернул газету, демонстрируя оскалившуюся в улыбке певицу. – Чтобы до ушей и зубастый. Тогда я твою куклу просто выкуплю с потрохами.
– Но зубастых не бывает, – опечалился Федька.
– Вот когда появятся, тогда и приходи, – сказал Таран. – Свободен. Ускорение придать?
Бизнесмену ускорение не потребовалось. Опасливо поджимая зад, он отправился искать других потенциальных заказчиков, не слишком привередливых. Таковых в камере находилось немало.
Возвратив газету владельцу, Таран сел на койку, прикидывая, чем бы себя занять. В тюряге только и остается, что убивать время. Хотя на самом деле время само постепенно убивает нас, мучая и калеча.
Таран закурил, стряхивая пепел в консервную банку. Перед его глазами предстала знакомая до боли, опостылевшая до тошноты картина. Два ряда двухъярусных шконок, уходящих в душный полумрак. В проходе толчется народ, за столом-дубаком что-то перетирают подручные смотрящего, всюду развешено линялое тряпье, торчат босые ноги и головы: лохматые и стриженые, лысые или просто обритые наголо.
Чем-то напоминает забитый до отказа общий вагон, только не прицеплен этот проклятый вагон к локомотиву, и не едет он никуда, а стоит на месте… месяцами, годами, веками…
В конце длинного узкого прохода зеленеет металлическая дверь с глазком и откидным «намордником». Слева от нее вонючий дальняк за вытертым до дыр байковым одеялом. Справа – умывальник с гулкой черной раковиной. Н-да, не курорт с пальмами. Хотя гомонит народ похлеще любой обезьяньей стаи.
– Га-га-га!..
