tle>Глава 1
Черная «Ауди»-«семерка» лихо шла со стороны Рязани, со скоростью, явно превышающей сто километров в час. Не притормаживая, она вышла на разделительную полосу и начала обгонять колонну иногородних фур. Встречные машины жались к обочине, отчаянно сигналили, мигали светом фар, но водителя иномарки, казалось, абсолютно не волновала создаваемая им аварийная ситуация. Сбавив наконец скорость и свернув с трассы к Турлатово, «Ауди» взвизгнула резиной и снова понеслась в сторону аэропорта.
Рейс из Уфы прибыл без опозданий. Когда пассажиры потянулись через терминал, навстречу им из зала ожидания вырвалась ликующая толпа, потрясающая флагами, самодельными транспарантами и букетами цветов. Встречали какую-то спортивную делегацию, но одному молодому человеку явно было не до спортсменов. Высокий, смуглый, с темными волнистыми волосами, он напоминал голливудского актера своей манерой стоять, поворачивать голову. Позер, бабник и наверняка имеет много денег, которые нажиты не совсем праведным путем, – это первое, что приходило в голову женщинам, чье внимание он невольно привлекал.
– Равиль! – призывно поднял руку молодой человек и поспешил к толпе пассажиров.
Невысокий мужчина с большим кейсом в руке махнул в ответ и задрал на лоб темные очки. Они встретились у высокого окна, выходящего на площадь с цветниками, обнялись, символично прижавшись сначала одной щекой друг к другу, потом второй.
– Ну как долетел? – поинтересовался молодой человек.
– Никогда не думал, что спортсмены столько пьют, – усмехнулся Равиль.
Разговор пошел о самолетах, аэропортах, сервисе и комфорте пассажиров. Спустя несколько минут черная «Ауди» вырулила со стоянки и понеслась в сторону Рязанской трассы.
– Ну, что ты мне скажешь насчет сроков, Мирон? – наконец перешел к какому-то делу Равиль, облокотившись рукой о спинку сиденья. – Время сейчас очень подходящее, очень подходящее, чтобы сделать вброс на рынок.
– Я сказал! – с уверенной ухмылкой заявил Мирон. – Сейчас ты увидишь мои сказочные сады.
– В смысле? – насторожился Равиль. – Ты что, выращиваешь все под открытым небом?
– Ну-ну-ну! – рассмеялся Мирон. – Семена элитные, условия требуются идеальные, иначе декларируемого урожая не дождешься. А я в теплицы знаешь сколько бабла втюхал!
– Теплицы?
– Конечно. У меня тепличное хозяйство. Парочка для огурцов, парочка для помидор, а остальные несут «золотые яблочки».
– Ну ты даешь, – недоверчиво, но все же как-то одобрительно покачал головой Равиль. – И что? Получается?
– Не то слово. Совершенно другой эффект! И гарантия от природных катаклизмов, от глобального потепления, как сейчас говорят. Если хочешь, то и от конца света.
Молодые люди довольно засмеялись. Мирон оторвал правую руку от руля и похлопал по приборной панели:
– А вот этот агрегат я взял весной. Как тебе гарантия успеха нашего предприятия?
– Ты не зарывайся давай! – осадил Мирона Равиль. – Засветишься раньше времени со своими доходами – наживешь беды.
– Да ладно, – махнул рукой Мирон и пропел буквально: – У меня все схвачено и вовремя проплачено! Участковый вовремя получает пакетики со свежими овощами, премиальный фонд ему обеспечен, а больше к нам никто не суется…
– Пошли, Лев Иванович! – Крячко озабоченно посмотрел на настенные часы, потом на Гурова, который яростно стучал пальцами по клавиатуре компьютера.
Их рабочий кабинет выходил окном на восток, поэтому в начале рабочего дня в помещении всегда было солнечно. Гурову это очень нравилось, и обычно по утрам он находился в благодушном настроении, усаживаясь в кресле, чтобы видеть красноватый диск солнца, встающий над многоэтажками на Большой Якиманке. Крячко давно замечал за Львом Ивановичем это утреннее настроение: иронично-благодушное, с потребностью пофилософствовать. Было ощущение, что утро Гуров любил, любил как-то по-своему, и, несмотря на возраст и значительный стаж работы в уголовном розыске, все еще верил, что предстоящий день может принести нечто новое, интересное, позитивное.
Сам Крячко не особенно верил в жизненный позитив, хотя по натуре был бо́льшим оптимистом, чем его начальник. Не унывать, верить, что и это пройдет, что пробьемся, переборем и переживем. У Гурова же характер был сложнее. То ли эмоций добавляла жизнь с Марией Строевой, известной театральной актрисой, то ли это его врожденная черта. Он мог неожиданно замкнуться, стать молчуном, вынашивая какую-то очередную идею или разрешая сложную оперативную задачу, мог быть язвительным, даже занудливым, остро переживая какую-то неудачу. Но чего у полковника Гурова не отнять, так это то, что он в любом состоянии и в любом настроении был верным другом и умным матерым опером.
