по свету, привыкла как-то и к еще более суровым условиям. Да и прежняя жизнь все же, хоть память к ней и вернулась, а вспоминается, видится, словно сквозь мутное стекло. И не вся, а отрывками. И то и дело в памяти всплывает что-нибудь до того позабытое. То из недавнего, а то – из далекого детства.
Она не смотрела вверх. В небе было темно и пусто. Закрытые плотными облаками не радовали глаз звезды, и луны не было. Лучше смотреть себе под ноги, что она и делала. Поэтому яркий свет, пролившийся откуда-то сверху на то место за холмом, где стоял ее дом, она заметила краем глаза. Заметила, подняла голову и, ахнув, уронила ведро.
Сжавшись и стараясь быть как можно незаметнее, она прокралась по тропинке вперед, и увидела, как, подминая широким брюхом вырывающийся из него свет, на полянку садится что-то. Что-то никогда не виданное, непонятное и неизвестно как называемое. Она стояла за деревом, она ждала, что будет.
Разбежавшись вокруг корабля и, как полагается, поелозив животами по снегу, смотря стволами в разные стороны, десантники поднялись. Не от кого тут было защищаться. Пусто было место сие. Хотя, как выяснилось, и не совсем. В доме, при свете лучины, обнаружили спящего грудного младенца. Ну, где младенец, там и мать. А может быть, и отец. С этим следовало разобраться. Хранитель точки – это одно, а посторонним тут не место.
– Кабан, Цук, – обратился командир к десантникам, – тропку видите? Сгоняйте по ней, приведите – кто там.
Никому не дано право безнаказанно видеть летучий корабль.
Потихоньку Принципия стала отступать назад. Ей было страшно. Если бы не сын, оставшийся там, в доме, то она бросилась бы бежать. Прочь, без оглядки, спотыкаясь и падая. Но страх за маленького Геркулания подавил поднявшуюся было волну паники. Вернул способность соображать и действовать осмысленно.
В конце-концов, – думала она, отступая, тем ни менее, все дальше и дальше, – это вот, то, что там… оно может быть опасно, а может быть, и нет. Если бы Геркуланий был с ней, насколько легче было бы. Как же забрать его оттуда?
Ничего не приходило в голову. Забраться в дом помимо двери было никак не возможно. А чтобы через дверь… Ну, тогда нужно выйти прямо, не таясь, иначе – никак.
Послышались голоса. Принципия прислушалась. Язык был чужой. Кто-то что-то командовал, громко и резко. И она увидела как две фигуры бросились туда, где начиналась ее тропинка.
Она бежала, понимая, что оставляет следы, и что по этим следам ее найдут и догонят. Но она бежала, задыхаясь, стараясь прятаться за деревьями, и, в то же время, стараясь не удаляться от домика. Ну не могла она вот так просто взять и убежать. Геркуланий держал ее, заставляя бежать вокруг, словно привязанную.
– Не могу, – прошептала она, останавливаясь и сгибаясь, упираясь руками в колени, стараясь отдышаться. Бежать по снегу было тяжело, сил уже почти не оставалось, – господи, хоть бы Пафнутий…
Пафнутий! Пафнутий бы спас их. Но только…
