что обеднели… оскудели погранвойска. Снабжаются из рук вон плохо. А уж про приборное оснащение и говорить нечего. Года полтора назад в составе делегации ездил Николай Иванович к своим коллегам в Финляндию и был буквально поражен. У них на заставах внедрили телекоммуникационные системы. Сидят пограничники в микроавтобусах – тепло, светло, и мухи не кусают. А по телевизору, установленному в машине, в одну сторону могут обозревать часть километров своих рубежей, и в другую столько же. Красота! Мышь не проскочит. Маленькая Эстония и та в пять раз больше наших технически обеспечивает своих погранцов.
Горестные размышления Агейченкова прервал осторожный стук в дверь, и голос, который он узнал бы из тысячи – звонкий, глубокий, волнующий – спросил негромко: можно ли войти.
– Разумеется! – обрадованно крикнул он, и сердце екнуло. Сейчас перед ним будет та единственная, неповторимая, которую, как ни пытался, забыть не смог. Разве что пару-тройку месяцев после развода еще злился, а потом наступило отрезвление, и он горько пожалел о случившемся. Все эти годы она часто снилась ему по ночам, желанная и обворожительная. Он ругал себя последними словами. Как все дурацки вышло! Они расстались практически из-за пустяка. Нет, причины кое-какие были, и упреков было предостаточно. Он и службу свою любит больше всего на свете, и внимания должного семье не уделяет, и на других женщин засматривается. А ты, мол, тоже хороша: не прочь вильнуть в сторону и флиртовать с любым смазливым мужиком – кровь-то горячая, бунтует. Тамара по матери была грузинкой, особой страстной, как считал Агейченков. Ему, мужику, достойного почтения не оказывает и покорности маловато: он для нее лишь предмет домашнего обихода, не более.
Такие абсурдные взаимные упреки! Ужас!
Позже-то Николай Иванович понял, что просто ревновал жену. Потому что любили оба – и здорово. По большому счету, жить друг без друга не могли, и радости близости коротких мгновений им было мало. Хотелось чего-то большего, всеобъемлющего, чтобы захватывало до конца и не отпускало до старости.
Но это он потом осознал, несколько лет спустя, пробыв сотни ночей в одиночестве, когда кровь бунтовала в жилах, а любимая женщина, единственная на свете, притягивала сильнее магнита. Ее никто не мог заменить. Он пробовал. Встречался с некоторыми, был близок с ними, даже значительно моложе Тамары приходили к нему. Все было вроде как надо: хорошо, приятно, тешило мужское самолюбие. И все же чего-то не хватало. Нежности, что ли? Или той доверительной чувственности, когда забываешь о себе и растворяешься в женщине, составляя как бы единое целое. Она становится для тебя действительно самой-самой, неповторимой, другой такой нет и не будет…
Она вошла в палатку немного смущенная, видимо, не зная, как себя вести, оставшись наедине с бывшим мужем. Он нашел ее такой же прекрасной, как и шесть, и десять лет назад. Тамара ничуть не изменилась… Это он рассмотрел особенно хорошо. Те же волшебные, без единой сединки блестящие волосы, черным, как смоль, ореолом обрамляющие
