Ладно. Травок заварю сейчас. Пошепчу над ней…
– А как же… Вы же сказали – не знаете, что делать… – растерялась мама.
– Как это – не знаю? – возмутилась старуха. – А обряд закрыть с того раза надо? А после помолимся, – может, и вразумит меня Господь.
Захарьевна раздула огонь в печи, снова набросала туда сухих трав, в ушат на этот раз она тоже положила каких-то травок.
Меня опять обливали водой, старуха шептала что-то, а потом подала маме ковшик и велела умыться.
– Зачем? – удивилась мама.
– Лицо ополосни, – терпеливо повторила старуха, – и слушай сюда. Сейчас я ее водой из-под тебя обмою и буду говорить слова. Ты их крепко запомни – повторять не стану, записывать нельзя. С собой дам тебе растениев, будешь дома заваривать, узваром дите обмывать и заговаривать – чтоб переполох не вернулся и болячки ее отошли, поняла?
Мама кивнула и поплескала себе в лицо из ковшика.
Бабка стала лить мне на темя эту воду и говорить нараспев стихи. Мама напряженно смотрела ей в лицо, шевелила губами – запоминала.
Меня, как и в прошлый раз, потянуло в сон, глаза закрывались, в голове гудело, словно кто-то пел, не размыкая губ, – мммм… ммммм… мммм…
– Я сбилась, сбилась… – вдруг с отчаянием сказала мама, но старуха не остановилась, продолжала бормотать.
Закончив, она велела маме подать простыню, завернула меня и посадила на топчанчик.
– Что же теперь делать? Я сбилась, не запомнила слова… – Мама вцепилась в рукав старухе, заглядывала в лицо, но та молчала. Мама опять расплакалась, стала просить повторить слова, старуха же только хмурилась.
Маму было жалко, и я подергала старуху за другой рукав:
– Бабушка… Бабушка, а можно я буду говорить стишок?
– А ты запомнила? – удивилась Захарьевна. – Быть не может. Ну-ка, скажи!
Мне стало смешно. Я знала наизусть «Муху-Цокотуху», и «Песнь о Гайавате», и про «подожди немного, отдохнешь и ты», и еще сто Волохиных песен для папы. Прикрыв глаза, я оттараторила стих и спросила:
– Верно? Так можно, бабушка?
– Можно. – Старуха смотрела на меня внимательно, без улыбки. Повернувшись к матери, спросила: – Сколько ей?
– Пять будет осенью, – сглотнув, ответила мама.
– Ага, – кивнула старуха. – А еще что может? Читать умеет?
– И читать, и писать, и считать, – заторопилась мама, а я сказала:
– Мама, писать я не очень… Только по-печатному, и буквы кривые…
Старуха подсела ко мне:
– А в травках понимаешь?
– Нет, – вздохнула я (мне не хотелось ее огорчать), – одну книжку только читала про лекарственные растения, но картинки еще не выучила. И вообще, я больше животных люблю.
– Это она в отца, – пояснила мама, – тот дома целый зверинец развел… И эта туда же. Никого не боится – ни собак, никого. Даже крыс.
– Так-так. – Старуха надела очки, стала разглядывать
