молча удалился, лишь обратив мутные расширенные зрачки в сторону кастрата, который тотчас бросился к ногам Мицкевича и стал целовать его сапог.
– О господин офицер! Благодарю вас! Вы спасли жизнь несчастного Ахуна. Я ваш раб навеки!
Ян с отвращением оттолкнул толстяка:
– Ты не мой раб, а раб эмира! Перестань унижаться! Лучше скажи, что здесь произошло.
Кастрат отполз на пару шагов и, встав на колени, проговорил тонким голосом:
– Этот Файзрахман-нукер давно меня невзлюбил. Как-то раз я его, обкуренного гашишем, не пустил к наложницам эмира. Хотя даже не доложил об этом кому следует. Лишиться бы ему головы в таком случае.
– И что он хотел от тебя на этот раз?
– Мы с ним столкнулись в коридоре дворца. Файзрахман должен был сегодня охранять вход в покои повелителя, а вместо этого опять курил гашиш в углу. Увидев меня, он, как в прошлый раз, набросился на меня с кулаками, затолкал в эту комнату и стал избивать. Но, хвала Всевышнему, в это время появились вы и спасли меня.
– Как, говоришь, тебя зовут?
– Ахун.
– Ахун, иди по своим делам. И не бойся – он больше тебя не тронет!
– Спасибо, господин офицер! Ахун не забудет вашей доброты!
Расставшись с толстяком, Мицкевич пошёл искать командира нукеров-охранников. Он обнаружил его о чём-то толкующим с тем самым Файзрахманом. Гашишник, увидев русского, попятился и исчез за дверью, ведущей к выходу. Командира нукеров звали Абдурахман. Он был потомственным нукером из узбеков, а Файзрахман – его племянником. Абдурахман взял его на службу во дворец по убедительной просьбе брата, хотя знал, что тот нечист на руку и балуется гашишем. Но Файзрахман клятвенно обещал вести себя прилично и завязать с пагубным пристрастием.
Абдурахман, увидев Яна, сделал суровое лицо, но обратился почтительно:
– Я вас приветствую, Ян-усто! Мне надо с вами серьёзно поговорить!
Нукеры называли Мицкевича «усто» – «мастер», за его мастерство в военном искусстве. В первую очередь за умение мастерски фехтовать на саблях. Никто не мог устоять против него, хотя у узбеков, ещё со времён Тамерлана, были свои традиции в этом боевом искусстве. Дело в том, что их кривые сабли больше подходили лишь для одной разновидности удара – сверху вниз. Колющий удар ими нанести было невозможно, не говоря уже об иных приёмах фехтования. А прямая сабля Мицкевича показывала чудеса универсальности, чем он и пользовался.
– Я сам искал вас, Абдурахман-командир! Как раз по поводу вашего подчинённого, который только что отошёл. Надеюсь, он доложил о происшествии?
– Да, доложил! Он заявил, что вы неожиданно напали на него, отобрали саблю и избили…
Подпоручик рассмеялся. Он, конечно, знал
