на первом слоге, то к концу своего пения ударение смещалось на второй слог.
Толпа в недоумении обращала взоры на мужиков. Потом хохотала. Потом приценивалась. Потом меняла яйца и молоко на серу.
Иван и Андрей выпивали молоко тут же, не отходя от обменного пункта, а яйца собирали в коробку.
Пройдя несколько деревень в округе, где их уже встречали пением «серу на яйца», мужики обменяли все свои запасы серы, набрав более сотни яиц.
Они вернулись домой к вечеру третьего отпускного дня, отдали коробку с яйцами Настасье, поделились рассказом о продаже серы, наскоро поцеловали ребятишек и побежали к центру, откуда в город уходила попутка.
Настасья поменяла часть яиц на сухари, часть на муку, из которой почти месяц заваривала похлёбку, пока не выросла новая крапива, не пошёл полевой чеснок и не завязалась в поле сарана.
Заваривая мучную похлёбку, она выводила звонким голосом на всю избу:
– Серу на яйца! Серу на яйца! Серу на яйца!
И улыбалась.
Лесное детство
За орехами
Темнело. У костра гоношилась вся компания: тоненькая пятнадцатилетняя девушка Аня, которая только что принесла воду в котелке для вечернего чая; её старшая сестра Варя, громкоголосая двадцатилетняя певунья, ни на минуту не умолкавшая со своим бесконечным пением, за что её прозвали ходячим магнитофоном, деловито обрубающая ветви с березы, принесённой для устройства шалаша; два паренька лет пятнадцати, Ваня и Саня, которые суетливо и бестолково пилили брёвна для костра; Лилия Павловна и её взрослый сын Евгений, только что вернувшийся из мест не столь отдалённых и потому постоянно молчаливый. Они с матерью сосредоточенно стелили ветки на дно шалаша. Шалаш был покрыт берёзовыми ветками в сторону от костра и открыт всей полостью к костру. Костёр, два бревна диаметром более полуметра, с наступлением сумерек горел всё ярче и ярче.
– Ань, а Ань! – обратился Саня к девушке, поставившей котелок недалеко от костра.
– А ты колот-то хоть раз видела? Мы-то орехи не раз били, а тебя-то зачем взяли?
В эту минуту замолчала на полуслове льющейся песни Варя. Она засмеялась и обратилась к мальчишкам:
– Ой, молодёжь! Да мы с Анькой завтра вас всех уделаем по сбору орех, спорим?
– А, что, спорим! – отозвался уже Ванька.
– На ведро орех!
Совсем потемнело. На небе ярко выступили звёзды. Напившись чаю, все завалились спать в шалаше, кроме Ваньки. Он так боялся нападения медведя, что решил не спать. Всю ночь мальчишка добавлял дров в костёр, постоянно расшевеливал его, что-то бормотал себе под нос и не спал, прислушиваясь к шорохам вокруг. А их было не мало. То хрустели ветки под чьими-то ногами, то ни с того ни с сего, вдруг шелестели листья, то ухала какая-то птица, то вдруг доносился говор ручья. Под утро сон сморил кострового, и он заснул, ногой уткнувшись в костёр. Его ботинок стал издавать неприятный запах, который разбудил Лилию
